Тем временем полковнику де Монтревелю подвели лошадь Золотой Ветви. Ролан вскочил в седло.
Он окинул взглядом поле боя, тяжело вздохнул и, еще раз раскланявшись с Кадудалем, галопом поскакал через поле, чтобы дожидаться на дороге в Ванн повозку с ранеными и пленными, которых ему предстояло доставить генералу Харти.
Кадудаль велел выдать каждому солдату экю в шесть ливров.
Узнав это, Ролан не удержался от мысли, что предводитель роялистов проявляет такую щедрость за счет денег Директории, посланных на запад страны Морганом и его несчастными сообщниками, денег, за которые те только что поплатились своей головой.
На следующий день Ролан прибыл в Ванн; в Нанте он сел в почтовую карету и два дня спустя приехал в Париж.
Узнав о его возвращении, Бонапарт тотчас же приказал Ролану явиться к нему в кабинет.
— Ну, — спросил он, увидев Ролана, — что представляет собой этот Кадудаль? И стоило ли тебе утруждать себя поездкой ради него?
— Генерал, — ответил Ролан, — если Кадудаль изъявит согласие встать на нашу сторону за миллион, дайте ему два и никому не отдавайте его за четыре.
Этот ответ, при всей его образности, не мог удовлетворить Бонапарта. И потому Ролану пришлось описать ему во всех подробностях свою встречу с Кадудалем в деревне Мюзийак, ночной поход, в котором шуаны столь удивительным образом вели разведку на марше, и, наконец, сражение, в котором, проявив чудеса храбрости, генерал Харти потерпел поражение.
Бонапарт от всей души желал иметь подобных людей на своей службе. Он нередко заводил с Роланом разговор о Кадудале, всякий раз ожидая, что какое-нибудь поражение предводителя бретонцев побудит его покинуть стан роялистов. Но вскоре настало время перевалить через Альпы, и, казалось, первый консул забыл о гражданской войне, отдавшись войне внешней.
20 и 21 мая он преодолел перевал Большой Сен Бернар. 31-го числа того же месяца он переправился через Тичино у Турбиго; 2 июня он вступил в Милан; ночь накануне 11 июня он провел в Монтебелло, беседуя с генералом Дезе, прибывшим из Египта; 12 июня армия заняла позиции на Скривии, и, наконец, 14 июня он дал бой при Маренго, в ходе которого, устав от жизни, Ролан, подорвал себя вместе с зарядным ящиком.
Хотя Бонапарту больше не с кем было беседовать о Кадудале, он постоянно думал о нем. 28 июня он вернулся в Лион, и остаток года его целиком занимали заботы, связанные с подписанием Люневильского мира.
Наконец, в первых числах февраля 1801 года первый консул получил письмо от генерала Брюна, в которое было вложено следующее письмо Кадудаля:
