Впрочем, идея поездки в Испанию уже забрезжила полгода назад на одном из наших вечеров как призрачная греза. Собравшись в конце моего сада, между моим летним рабочим кабинетом и зимним помещением для моих обезьянок, мы — Жиро, Буланже, Дебароль, Маке, мой сын и я — сначала устремили взгляд в даль необъятного горизонта, охватывающего от Люсьенна и до Монморанси шесть льё самого дивного края, какой только есть на свете, а так как человеческой натуре свойственно желать прямо противоположное тому, что она имеет, мы стали обсуждать не эту равнину, дарующую прохладу, не эту полноводную реку, не эти холмы, поросшие тенистыми деревьями с зеленой листвой, а Испанию, и принялись мечтать о ее каменистых сьеррах, о ее безводных реках, о ее выжженных песчаных равнинах. И вот тогда, в порыве восторга, мы, сплотившись подобно Горациям г-на Давида, дали клятву отправиться в Испанию вшестером.
Затем, естественно, жизнь потекла совсем не так, как ожидалось, и я полностью забыл и о клятве, и даже об
Испании, но в одно прекрасное утро, спустя три месяца после этого вечера, Жиро и Дебароль, облаченные в дорожную одежду, постучали в мою дверь, интересуясь, готов ли я. Они застали меня ворочающим Сизифов камень, который я каждый день толкаю в гору и который каждый день сваливается на меня. Я на минуту оторвал глаза от бумаги, на минуту отложил в сторону перо, дал моим гостям несколько адресов, снабдил их несколькими рекомендательными письмами и обнял их, тяжело вздыхая и с завистью вспоминая свободу моих юных дней — ту, что сохранили мои друзья, а я потерял. Наконец, я проводил их до двери, проследил за ними до поворота дороги и вернулся назад — задумчивый, безучастный к ласкам моей собаки, не слыша криков моего попугая; потом я пододвинул кресло к моему столу, к которому я навечно прикован, снова взял перо, снова устремил взгляд на бумагу, и вновь мои мысли заработали, рука привычно начала трудиться, и работа над «Джузеппе Бальзамо», начатым за неделю до этого, неумолимо возобновилась. Не говорю уж о театре: поднявшись из земли к великому изумлению парижан, получивших неизвестно откуда оповещение о его смерти почти в то самое время, когда я оповестил о его рождении, он начинает расти как огромный гриб посреди развалин особняка Фулон, уже приподнимая их своей шляпкой.
И вот, благодаря одному из тех капризов судьбы, которые посредством прямо противоположных начал превращают случай в божество почти столь же могущественное, как рок, неожиданное событие отрывает меня от моего романа и моего театра, чтобы направить в Испанию, желанную, но уже поставленную мною в ряд тех фантастических стран, куда попадают только те, кого зовут Жиро или Гулливер, Дебароль или Гарун аль-Рашид. Вы хорошо знаете меня, сударыня; Вам известно, что я человек быстрых решений. Самые главные решения в моей жизни я принимал, не колеблясь и десяти минут. Поднимаясь по откосу в Сен-Жермене, я встретил своего сына и пригласил его поехать со мной; он согласился. Вернувшись к себе, я написал Маке и Буланже, сделав им то же предложение.
