Во время репетиций «Мушкетеров» я познакомился с г-ном Остеном. Я смог оценить его административные способности, его литературные познания, а главное, его стремление доносить до различных слоев общества литературу, способную просвещать и воспитывать. Я предложил г-ну Остену стать директором театра, который предстояло построить. Он согласился. Остальное Вы знаете, сударыня; Вы видели, как рухнул особняк Фулон, и вскоре увидите, как из-под искусного резца Клагмана из этих руин поднимется изящный фасад, воплощающий в камне мой непреложный замысел. Сооружение опирается на античное искусство, на трагедию и комедию, то есть на Эсхила и Аристофана. Эти два гения, заложившие основы театра, поддерживают Шекспира, Корнеля, Мольера, Расина, Кальдерона, Гёте и Шиллера, Офелию и Гамлета, Фауста и Маргариту, изображенных посредине фасада и символизирующих христианское искусство, подобно тому, как две кариатиды, стоящие внизу, символизируют искусство античное. А гений человеческого ума пальцем указывает на небо человеку, высокое лицо которого, по выражению Овидия, создано для того, чтобы глядеть в небо.
Этот фасад, сударыня, поясняет все наши литературные планы: наш театр, названный в силу определенных причин Историческим театром, следовало бы назвать с бблыиимоснованием Европейским театром, ведь царить на его сцене станет не только Франция, и вся Европа будет вынуждена явиться туда как данник, подобно тому, как в давние времена феодальные сеньоры приходили воздать почести Луврской башне. За неимением тех великих мастеров, какие носят имена Корнель, Расин и Мольер и погребены в их королевской усыпальнице на улице Ришелье, мы представим тех мощных гениев, кого зовут Шекспир, Кальдерон, Гёте, Шиллер! «Гамлет», «Отелло», «Ричард III», «Врач своей чести», «Фауст», «Гец фон Бер-лихинген», «Дон Карлос» и «Пикколомини», сопровождаемые произведениями наших современников, помогут облегчить нашу грусть из-за вынужденного отсутствия «Сида», «Андромахи» и «Мизантропа». Таково наше рекламное оповещение, высеченное в граните, сударыня, и если кто-то лжет в нем, то только не я.
Теперь, коснувшись мимоходом этой темы, сударыня, я возвращаюсь, но не в Байонну, а в Сен-Жермен. Направляясь из старого гостеприимного города к министру, я еще накануне и не предполагал, что мне придется куда-либо уезжать, но, вернувшись туда, назначил отъезд на следующий день. Нельзя было терять время. В любых обстоятельствах, а тем более в сложившихся для меня в этот момент, двадцать четыре часа — весьма короткая прелюдия к трех- или четырехмесячному путешествию. К тому же я рассчитывал отправиться в него в хорошей компании. Путешествовать одному, пешком и с посохом в руках подобает беззаботному студенту или поэту-меч-тателю. К несчастью, я уже вышел из того возраста, когда обитатель университетов примешивает на больших дорогах свою веселую песню к грязной брани ломовиков, а если я и поэт, то поэт деятельный, борец и воин прежде всего, мечтателем же становлюсь после победы или поражения — и только.
