В отдельные дни Клара Яковлевна страдала редким заболеванием, «ледяная неразговорчивость». Брякнула: «её нет», — и положила трубку.
«Стерва! — молча выругался я. — С вежливостью и дружелюбием она давно раздружилась».
Я прождал десять минут, ожидая услышать звук поворачивающегося замка, через силу сдерживая эмоции, перезвонил Стерве Яковлевне и вежливо поинтересовался:
— Клара Яковлевна, знаете ли вы, где сейчас ваша дочь?
— Не знаю, — отрубила она. — Не звони, я уже сплю, — и нажала на рычаг.
Утром, после волнительно проведенной ночи, звонков в милицию и больницу скорой помощи, пересилив нежелание разговаривать с холодной каменной глыбой, я позвонил тёще и дрожащим от волнения голосом проинформировал об исчезновении дочери. Пояснение, что впервые за шестнадцать лет брака Софья не ночевала дома, было необязательным, произнесенным лишь для того, чтобы Клара Яковлевна осознала: стряслась беда. Тёща без эмоций выслушала рассказ о безрезультатных поисках дочери, не издала ни единого звука, как будто речь шла о постороннем человеке, и лишь, услышав, что я намереваюсь обратиться в милицию с заявлением о пропаже жены, удосужилась открыть рот:
— Ты сам виноват в том, что она от тебя ушла.
Обухом по голове не так чувствительно. Первая реакция подсознательная, наказуемая уголовным кодексом Всевышнего: «лучше чтобы она оказалась в больнице» — не красит никого оказавшегося в подобной ситуации. Я тихо положил трубку. Куда и к кому направила она стопы — не столь важно, хотя легко прослеживается связь между появлением Салмана, ста тысячами долларов и её бегством.
Она не объявилась ни на второй день, ни на третий. Дни пролетали. Накручивая себя, накрутка стала самозащитой, я бубнил как автомат: «обратной дороги нет». Озлобляясь и ожесточаясь, — ненависть помогала справиться с болью — я привыкал к холодной пустой постели, и долгими ночами убеждал себя, зализывая ноющие раны: «Какой бы силы пендаль не нанесён самолюбию и мужской гордости, стойко переживём удар. Женщину, даже единожды предавшую, твёрдой рукой вычеркиваем из сердца. Что погубило Самсона, библейского героя Израиля? Слепая любовь к блуднице. Доверишься рукам и губам мастерицы и, блаженствуя, закроешь глаза, когда в минуту услады покажешь обольстительнице спину, трезубец в зад прилетит неминуемо».
…Душевная боль ослабевает, если в правильном направлении выпускаешь её наружу. Юрочка Дубовцев, старый и верный друг, кремень-человек, которого в спорах нередко упрекал я в отсутствии гибкости, когда поделился с ним, сказал твёрдо: «Чашу с ядом подносят только свои. Не надо себя жалеть. Мужская гордость не любит жалости. Как бы ни было тебе тяжело, вычеркни её из своей жизни». — Наши мнения, зачастую несовпадающие, были едины. Единожды предавший, обманет вторично.
