Корешок все больше отставал от ребят, сбивался с дороги. Он сильно озяб и валился с ног от изнеможения. Теперь он ничего не видел перед собой — ни товарищей, ни построек. Ветер свистел все сильнее, бросая ему в лицо колючий снег. Слабые нервы Корешка не выдержали, рыдания комом подступили к горлу. Он беспомощно опустил руки.
— Я… я больше не могу… Чо они… Я за-мерза… — Его зов никем не был услышан и затерялся в диком снежном урагане.
Напрягая последние силы, Корешок рванулся вперед, желая догнать ушедших ребят. На перекрестке улицы он застрял в снегу. В это время послышался звон бубенцов. Вместе со снежным вихрем в ночной мгле показалась запорошенная снегом тройка лошадей, несущаяся во весь опор, а за нею еще несколько саней, запряженных попарно.
Рослый коренной с наглазниками, с роскошной гривой на обе стороны гордо задрал голову, подставляя свою богатырскую грудь пронзительному ветру. Он высоко поднимал ноги и бежал крупной рысью, а по бокам были впряжены два сухопарых рысака. Они наклонили головы, красиво выгнули шеи и неслись вскачь, встряхивая подстриженными челками, гривами и пушистыми хвостами.
На облучке передней богатой кошевки сидел бородатый коннозаводчик, одетый в добротный тулуп, опоясанный красным кушаком. Завидев на дороге Корешка, он не натянул вожжей, не осадил бешено рвущихся вперед лошадей, а во все горло закричал:
— Эй! Посторонись, люди добрые! Пшел!.. Пшел!.. Ну, Вороной, наддай-наддай!
Корешок еле успел отпрянуть, как мимо него пронеслись сани-розвальни, кошевки, пьяные верховые, которым казалась нипочем метель. В санях лихо, с переборами, играла двухрядная гармонь и пьяные голоса нестройно пели забористые частушки:
Эх ты, гармонь моя — рязуха,
Дождь идет — дорога суха!
Веселая свадебная процессия пронеслась и скрылась, а закоченевший Корешок сидел в снегу и плакал. У него замерзли ноги, и он не знал, что же ему делать: идти дальше или вернуться опять в «Малый Ковчег»? А куда ушли товарищи? Почему они не подождали его?
Корешок поднялся и сделал несколько шагов в сторону тротуара. Но тут же порывом ветра его прибило к стене кирпичного дома. Обессиленный, мальчик опустился на колени, закрыл лицо рукавом и горько заплакал. Слезы, скатываясь с ресниц, капали на тужурку и тут же замерзали.
А ветер продолжал дуть. Корешок еще больше сжался и совсем погрузился в пушистый снег. Он хотел поправить воротник, но окоченевшие руки не повиновались. Приятная истома охватила все тело. Мальчик стал забываться. Ему показалось, будто он выбрался из снежного сугроба, лежал в уютной ночлежке, зарывшись в солому, и блаженствовал: ел ту самую с душком рыбу, которую Ванька накануне принес. Вместо плавников у этой рыбы были собачьи ноги, а там, где должны быть жабры, находились длинные уши, как у охотничьей собаки. Ветер хотя и свирепствовал по-прежнему, больше не причинял ему страданий. Перед его глазами плыли «Малый Ковчег», громадная вкусная полтавская галушка, предводитель шайки сибирских воров Безухий, его «штаб-квартира» с жуликами, играющими в карты, Нюрка-Черный Зуб, матрос Налетов, Кешка с Ленькой и Ванькой. Потом ночлежка качнулась, оторвалась от земли, миновала деревья и поднялась ввысь вместе с порывистым ветром и снежной тучей.
