Звонок возвещает начало третьего урока. Владимир Иванович задерживает меня, взяв под руку, и, когда все выходят из учительской, говорит:
— Вы очень плохо выглядите, Степан Антонович!..
Старый учитель смотрит на меня с искренним участием, и я не выдерживаю.
— Если б вы знали, как мне тяжело, Владимир Иванович, — вырывается у меня.
— С формальной точки зрения вас ни в чем нельзя обвинить, Степан Антонович. Но я понимаю, что вас тяготит моральная ответственность за судьбу мальчика. И все-таки не расстраивайтесь так, — тут же добавляет он. — Это у вас первая неудача. А сколько у меня их было!.. Не надо терять бодрости духа. Это главное! А теперь — по классам! Мы опаздываем.
Владимир Иванович направляется к двери, я за ним. Мне хочется его обнять. Только отец может так подбодрить и утешить.
И вот я в седьмом класе. Место Санду пустует. Где он? Жив ли хоть, по крайней мере? Нет, нет! Как может такое придти в голову! Дети спокойно сидят, ждут. Я объясняю им новый урок, но часто теряю нить, путаюсь. Только бы они не заметили, в каком я состоянии!
После занятий брожу один по селу. Дома мне не сидится. Моя комната кажется мне узкой и душной.
Вон там, на горке, жил Санду. Где же он теперь? Проклятая Кланца…
Но куда я иду? Вот уже окраина села. А за лощиной свиноферма. Там работает Аника. Аника… Чувствую, что сердце забилось сильней. Вот тебе, Аника, я бы все рассказал. Ты бы меня поняла. Ты ведь знаешь, я желал мальчику только добра. Хотел втянуть его в общественную жизнь школы, чтобы отвлечь от домашних невзгод. Кто же мог знать, что Кланца станет за это еще больше издеваться над ним. Ты говоришь, Аника, что я должен был лучше знать его мачеху? Да, это моя ошибка. Согласен. Но ведь я именно и хотел приучить ее к мысли, что мальчик не раб ей, что и он имеет право на детские радости. Ты говоришь, важно не то, что хотел, а что вышло. Это правильно, и я наказан по заслугам.
Но что мне теперь делать?
Я останавливаюсь. Зачем я иду к Анике? Излить свою тоску? Но какое ей дело до меня и до моей тоски? Назад, домой.
Уже заходит солнце. Справа, недалеко от дороги, гудит трактор. Люди возвращаются с поля. Многие опережают меня, поют…
Нет, так больше не может продолжаться! Муки мои ничему не помогут. Надо взять себя в руки. Труд — наилучшее лекарство. Ни одной свободной минуты!
Вечером я захожу за Михаилом Яковлевичем, и мы идем к Мике Николаевне. Девушка предлагает мне стул, но я чувствую, что мой приход ее не очень радует. — Неужели и она верит слухам? Выходит, мы с вами уже не друзья, Мика Николаевна? Что ж, пусть будет так. Я не время скоротать, не в гости пришел.
