Она отвечает не сразу.
— Нет, разумеется, не поверила. Но все-таки доля вины ложится и на вас.
Мария Ауреловна серьезно обвиняет меня. Я ведь знал, каково приходится мальчику дома. Зачем же я вовлек его в драматический кружок? И если я обязался заботиться о нем, так надо было действительно заботиться. Она, конечно, уверена, что я не способен ударить ребенка. Но слухи остаются слухами. Все село говорит. Страдает авторитет школы, педагогов.
Да, Мария Ауреловна права. Два дня подряд Санду не приходит в школу, а я даже не интересуюсь, что с ним. Но где же все-таки мальчик? Куда он скрылся?
Андрей Михайлович очень взволнован: а что, если с мальчиком случилось несчастье? Хорошенькое будет дело! Вот и выходит, что прав был он, Андрей Михайлович. Разве он не предупреждал меня, что не надо брать на себя ответственность! Если видишь, дело не совсем чисто, всегда лучше остаться в стороне. Теперь вот придираться будут. И не только к Степану Антоновичу. И с него будут спрашивать, с Андрея Михайловича. Ведь он директор!
Так вот что его волнует. А я, грешным делом, думал, что он беспокоится о Санду.
Приходит человек из сельсовета.
— Андрей Михайлович, вас к телефону. Только скорее. Из Кишинева.
Андрей Михайлович возвращается быстро, бледный и расстроенный. Шутка ли, сам министр просвещения республики разговаривал с ним. Спрашивал о Санду. Откуда это уже стало известно министру? Да из нашего села ему звонили, говорит. Кто бы мог это сделать? — удивляется Андрей Михайлович. — И такого ему наговорили! Особенно про вас, Степан Антонович! Что-то будет! Что будет! Министр распорядился, чтобы милиция искала Санду.
Ночью я никак не могу уснуть. Санду… Я взял на себя заботу о мальчике и вот… Кто знает, что с ним случилось! Да, во всем виноват я один. Может, и в самом деле надо было послушаться директора! «Видишь, дело нечисто, не суйся…» Нет, не могу так поступать, как Андрей Михайлович. Не могу и не хочу. А, не хочешь, так отвечай теперь за Санду. Но ведь я ему только добра желал. А вышло все боком.
Забываюсь я только под утро. И снится мне странный сон. Я стою на берегу широкой реки. Из воды выходит Степанов, мой фронтовой командир. Он кладет мне руку на плечо и с грустным укором говорит: «Эх, ты, гвардеец!»
Просыпаюсь. Уже поздно. Надо идти в школу. Сажусь бриться. Вижу в зеркале осунувшееся лицо, синие круги под глазами.
Я вхожу в учительскую, и все моментально замолкают. Без сомнения, они говорили о Санду. Осуждали меня. А теперь все хмуро молчат. Один Михаил Яковлевич не утратил хорошего расположения духа и пытается шутить. Саида Богдановна встречает меня недоброй усмешкой: а-а, и тебе досталось, так и следует, не будь умнее всех.
