— Но ведь он все-таки директор. И потом он ничего такого не говорит, только вызывает к себе в кабинет и держит там бесконечно долго.
— Нет, Мика Николаевна, надо держать себя с большим достоинством…
— А я что? — вспыхивает она.
— А вы ведете себя, как слабое создание.
— Может быть… — отвечает она не сразу. Всю остальную дорогу мы молчим.
Но вот и квартира Мики Николаевны. Не подавая руки, она быстро говорит мне: «Спокойной ночи!» и исчезает за калиткой.
Шагаю один по темным улицам. Я недоволен собой. Кто дал мне право так разговаривать с девушкой: «вести себя с большим достоинством»… «слабое создание»… Откуда взялся этот поучительный тон? Эх, Степан Антонович, не смахивал ли ты сегодня немного на шефа своего, на Андрея Михайловича?
Плохая погода дает мне почувствовать старую рану в ноге. Я долго не могу заснуть от боли.
Горця как будто успокоился и ведет себя хорошо. Только один раз Санда Богдановна пожаловалась мне на него. А дело было вот как. Во время перемены дети играли в коридоре. Горця нарядился в пестрый платок и втянул голову в плечи… Но с чего, собственно, Санда Богдановна приняла это на свой счет?
Впрочем, и мне самому порой кажется, что Горця только ждет возможности вознаградить себя за случай с воробьем. Пусть не надеется: я не допущу озорства! Сегодня непременно пойду к его сестре, хотя вряд ли она имеет на мальчика большое влияние. Но мне надо знать, как он воспитывается.
Свиноводческая ферма находится в Валя Хынкулуй[5], недалеко от речушки. Большой свинарник окружен новыми загонами, а немного выше, на песчаном холмике, стоит маленький домик. Стены его свежевыбелены, завалинки посинены. Я подхожу к открытому окну: девушка купает поросенка в корыте. Она трет его мылом, обливает водой из кувшина. Потом вытирает простыней. Ее загорелые руки движутся быстро и ловко.
— Вы Аника Креду?
— Да, я, — девушка смотрит на меня в недоумении: кто бы это мог быть? — Я вам нужна?
— Да. — Я называю себя.
— Простите, сейчас выйду…
Обхватив рукой поросенка, она любовно гладит его по шерсти и несет в хлев. Вскоре девушка возвращается. На ней уже нет белого фартука и волосы гладко причесаны.
Аника — маленькая, чистенькая, хорошо сложена. Кончик носа у нее немного вздернут.
— Я пришел потолковать с вами о Горце, — говорю я.
— Неужели опять что-нибудь натворил?
Румянец волнения вспыхивает на круглом, смуглом лице Аники. Синие мечтательные глаза грустнеют. Я рассказываю ей историю с воробьем.
