Во Флоренах | страница 133



— Я не смеюсь, Степан Антонович.

— Опять — Степан Антонович! Ведь ты обещала, Аника, звать меня «Степой», говорить мне «ты»… Что ж ты стесняешься? Мы скоро поженимся…

— Много воды утечет из Реута до той поры…

— Но почему, Аника?

— Лучше поговорим о другом, Степан Антонович.

— Опять?..

— Прости меня… Выслушай меня, Степа…

Мечты, мечты…

Сегодня воскресенье. Куда девать день? С трудом заставляю себя проверить тетради. Потом читаю. В комнате темнеет. Я вскакиваю с места, долго и тщательно бреюсь. Словно в полусне, надеваю белую рубашку, синий галстук в крапинку. Иду к Анике.

Дверь открывает мне Горця.

— Вы, Степан Антонович? — удивляется он. Мне понятно его удивление. Ведь я был в этом доме не больше двух раз, да и то давно, в связи с его проделками.

— Вы, наверно, хотите поговорить с Санду? — старается Горця угадать цель моего прихода. — Знаете, Степан Антонович, он ведь вернулся к родителям.

— Как? Когда? И мне ничего не сказал?

— Еще вчера вечером, Степан Антонович. Сегодня я был у него. И сейчас иду к нему, — торопится Горця все рассказать. — Мы будем вместе готовить уроки. Знаете, как его отец обрадовался! И тетя Докица тоже. Санду теперь будет хорошо у них.

— Степан Антонович, — кричит Аника из комнаты. — Извините, я сейчас. Горця, зажги лампу в каса маре[9].

— Она сейчас зайдет, — солидно заверяет меня Горця и ведет в темноте за руку.

Долго что-то задерживается Аника. А Горця ушел к Санду. Я сижу у стола, покрытого вышитой скатертью. Беру в руки газету «Молдова Сочиалистэ». Пытаюсь читать, но ничего не понимаю. В доме тишина. Слышу биение собственного сердца. Встаю, начинаю ходить взад-вперед по комнате, дотом снова сажусь к столу.

Пол устлан свежим сеном. Я его немного разворошил ногами. В углу стоит никелированная кровать с тремя небольшими подушками, одна на другой. Наволочки — под цвет покрывала на постели и скатерти на столе. На окнах белые тюлевые занавески. Стены искусно разрисованы цветами. От нечего делать начинаю разглядывать фотографии, висящие над маленьким столиком в глубине комнаты. Аника и Андриеску… рядом. Оба молодые, веселые, смотрят прямо на меня. Чего тебе здесь надо, Степан Антонович? Зачем пришел сюда? Выпрыгнуть мне что ли в окно, как это сделал герой гоголевской «Женитьбы»?

Но вот и Аника. Как долго она заставила себя ждать! Мы сидим одни в комнате, друг против друга. Она мне рассказывает о ферме. Почему я последнее время совсем туда не заглядываю? Ту свинью, у которой четырнадцать поросят, Аника уже перевела на специальный откорм, и теперь она весит сто тридцать восемь килограммов. А тех, породистых, она держит отдельно и кормит их так, как написано в книге. Аника смеется. «Вы помните, — спрашивает она, — того поросенка, которого я держала на руках, когда мы познакомились? Какой он был озорной! Ни одному поросенку не давал близко подойти, пока не насытится. А как насытится, перевернет корыто. Теперь он уже большой!»