— Прошу слова! — раздается голос Михаила Яковлевича, и он подымается с места. — Мне очень понравился доклад Марии Ауреловны, но в нем не намечена перспектива на будущее. До сих пор мы боролись за то, чтобы у нас в школе не было отстающих учеников…
— И вышли победителями из этой борьбы, — с гордостью перебивает его Андрей Михайлович.
— Давайте возьмемся теперь за учеников с тройками и четверками. Пусть все будут отличниками. Школа из одних отличников! Мы можем этого добиться.
— Можем, — поддерживает его Санда Богдановой. Но тут Владимир Иванович не выдерживает.
— Школа из одних отличников! Вот так махнули! При первых же успехах голова закружилась. Эх, молодость, молодость! — грозит он пальцем Михаилу Яковлевичу. — И уже серьезно возражает: — Нам надо ставить перед собой реальные задачи: ни одного отстающего ученика в будущем учебном году, минимальное количество посредственных. Хорошо может успевать при нормальных условиях любой ребенок. Если мы, педагоги, будем работать по-настоящему, то отличников у нас, конечно, тоже станет больше.
Из школы мы выходим вместе с Сандой Богдановной. На дворе тепло и ясно. Весна входит в свои права, Санда Богдановна берет меня под руку.
— Я так люблю цветы!.. Они напоминают о любви, о молодости… А все-таки какой этот Андрей Михайлович! Сам завышал отметки, а теперь всех нас хочет в этом обвинить…
Я смотрю на далекое, усыпанное звездами небо и почти ничего не слышу из того, что говорит мне счастливая Санда Богдановна.
Я думаю об Анике.
«Аника» — вывожу я нечаянно вместо отметки в классной тетради Тимы Верзарь. Ну что теперь делать? Стереть? Останется пятно. Не лучше ли «потерять» тетрадь? «Аника», — обращаюсь я к Марии Ауреловне, прося у нее ножницы, и вызываю этим грустную улыбку на ее лице. С именем Аники я засыпаю и просыпаюсь. Где бы я ни был и что бы ни делал, я думаю о ней. Боюсь, как бы у меня не вырвалось ее имя на уроке в присутствии детей.
Но вот, моя дорогая, я один в комнате и могу повторять твое имя, сколько душе угодно. Аника… Ты говоришь, что нужно работать, что вечер у меня зря пропадает? Но почему же зря, если я разговариваю с тобой? Ты, Аника, видно, не представляешь себе, как я тебя люблю! Но я уже не мальчик, говоришь ты, и люблю, наверное, не впервые?.. Да, Аника, это было давно. Я учился в гимназии. Ее звали Ленуцей. Мне казалось, что я чувствую любовь к ней. Но это было ребячеством. Стоило мне уехать в Яссы учиться, как я о ней тотчас забыл. Почему ты смеешься, Аника?
