— Степан Антонович, Бурлаку вам говорил?.. — начинает вдруг Андриеску, и Лицо его светлеет. Он рад, что нашел тему для разговора.
— О чем?
— Нас всех вызывают в политотдел на партийное собрание.
— Да, знаю. Будем принимать в партию Оню Пат-риники. Он подал заявление.
— А подготовлен Оня, как вы думаете?
— Могло бы быть и лучше. Но в партию принять его следует. Он этого заслуживает, — отвечаю я убежденно. — Ведь как он вырос хотя бы за те четыре месяца, что я его знаю! А электрическая станция… Это же его инициатива.
Да, электрическая станция. Андриеску хочет поставить вопрос о ней на партийном собрании. Приближается весна, а у нас еще нет оборудования. Я предлагаю послать за оборудованием человека в Кишинев на завод.
Оба замолкаем. Избегаем смотреть друг другу в глаза. Я вижу перед собой только шею Андриеску. Побагровевшую, со вздутыми жилами. Чувствую, что причиняю ему жестокую боль. Разве я враг тебе, Василе? Но моя ли вина, что я полюбил девушку, которую и ты любишь?
— Как бы вьюга не замела дороги, — говорю я Андриеску. — На собрание не попадем.
— Попадем. Лошади хорошие. Дорогу знаем, — нехотя отвечает он.
Вижу, что мое присутствие гнетет его. И мне с ним тяжело. А тут еще фотография Аники… И для чего он выставил ее напоказ?
— До свиданья, — говорю я.
— До свиданья, — отвечает Андриеску и провожает меня до дверей.
Холодные хлопья снега бьют по моему разгоряченному лицу. Аника! Не мне она подарила свой портрет. Ее лицо улыбается другому.
Домой я возвращаюсь затемно. Вхожу в комнату, и тут же вслед за мной тихо проскальзывает Мария Ауреловна.
— Степан Антонович, прошу вас, заприте дверь изнутри. Никто не видел, что вы пришли?
Я в недоумении. Что за конспирация? В комнате темно, и лица Марии Ауреловны я не вижу. Слышу только ее прерывистое дыхание. Она явно чем-то сильно взволнована.
— Подождите, я закрою ставни, — говорит она. — Света сегодня вечером не будет. У вас есть керосиновая лампа? Дайте ее сюда.
Я зажигаю спичку, которая тут же гаснет. Мария Ауреловна нетерпеливо вырывает у меня из рук коробок. Она чиркает спичкой, которая дрожит в ее руке. При свете лампы я, к своему удивлению, вижу, что Мария Ауреловна в пальто, будто собралась идти куда-то.
— Простите, Степан Антонович, что я так ворвалась к вам. Целый час дожидалась вас в коридоре… Прячусь, как вор… — Мария Ауреловна тяжело опускается на диван. — Андрею Михайловичу я сказала, что иду в клуб.
Я беру стул и придвигаю его к Марии Ауреловне. Лицо у нее напряженное. Складка на лбу стала глубже, словно шрам от раны. Жду.
