Никого еще не любила? А Андриеску? А как же ты, Степан Антонович, со своей любовью? Ведь Аника искренна, как ребенок. Но, может быть, она еще просто не разбирается в своих чувствах?..
…А разбираюсь ли я? Возвращаясь домой, я стараюсь отдать себе отчет в своем чувстве к Анике. Может быть, это еще не настоящая любовь, а преходящее увлечение? Девушка привлекательная, мы часто с нею встречаемся, вот меня и тянет к ней… Нет, я не могу играть в прятки с самим собой. Ведь вот с Микой Николаевной мы чаще встречаемся, и она намного красивее Аники. Казалось бы, и интересы у нас общие, мы оба педагоги. Однако в Мике Николаевне я вижу только товарища, а Анику люблю.
Аника… Прожить бы всю жизнь с нею!.. Сделаться частицей ее души! Делить с «ней радость и горе. Самый близкий мне человек, она утешит, поддержит меня в трудную минуту. Почему бы этому не осуществиться? Ведь мы с Аникой и сейчас так близки. Мы во всем с нею сходимся, чувствуем и думаем одинаково.
Я должен поговорить с Андриеску. Эта мысль давно уже засела в моей голове. Но что я могу ему сказать — я люблю Анику, и ты больше к ней не ходи? Но он вправе то же самое потребовать от меня. А может, оказать ему так: «Бери себе, друг, Анику, если она тебе дорога. Я тебе не помеха». Да, но ведь Аника не вещь. Надо и ее спросить. Может, она никого из нас не любит,, ни его, ни меня.
Так не может продолжаться. Мы с Андриеску оба коммунисты. Мне непременно нужно повидать его. Лучше всего, пожалуй, будет зайти к нему домой.
…Андриеску сам отворяет мне дверь. Он старается быть приветливым, хотя и не может скрыть недоумения. Вводит меня в свою большую светлую комнату. В углу стоит этажерка, полная книг. На полу разостлан большой домотканный ковер с цветами, второй такой же висит на стене Портреты Ленина и Сталина.
Андриеску просит меня садиться, и тут я замечаю фотографию Аники, которая стоит на маленьком столике. Я не могу оторвать от нее глаз. Аника с лукавой усмешкой на губах смотрит прямо на меня. Но так же смотрит она и на него, на Андриеску. Он следит за моим взглядом, и лицо его темнеет. Шумно поднимается с места, подходит к окну. Спустя мгновение он обращается ко мне и, стараясь подавить волнение, спрашивает:
— Ну, как дела, Степан Антонович? Как ваше здоровье?
— Здоровье хорошее, вот работы много, — говорю я, думая о другом.
Знаю я, дорогой, что тебя не очень-то занимает мое здоровье. Не лучше ли было бы нам пойти в открытую? Но с чего начать?
