Когда, читая газеты, они набредали на статью о несчастных жертвах проходимцев или тех, кто попал в ловушку крупных жуликов, они насмехались над доверчивостью и недостатком сдержанности этих людей. Но с некоторых пор какой-то невоспитанный парень, о котором они ничего не знали, кроме имени, стал проводить у них целые дни. И, судя по всему, их это больше не беспокоило.
В течение этого периода времени Матильда много работала в своей мастерской. Она создала еще пару полотен, которые казались всего лишь вариантами первого. Тот же загадочный силуэт, блуждающий на пастельном фоне, и все то же ощущение смутной тревоги, которая охватывала Франсуа, стоило ему только на них взглянуть. Так же, как растущая уверенность, что на эти картины ее вдохновил именно Людовик.
Теперь молодой человек стал чаще выходить из пристройки. Случалось, что он сидел в кухне и пил пиво в компании Матильды, которая предпочитала чай. Много раз разговоры, из которых до Франсуа долетали лишь обрывки, вдруг прерывались взрывами смеха. Тогда Франсуа чувствовал себя исключенным из их странного дуэта.
Хотя он не любил, чтобы его тревожили во время работы, его радовало, когда Людовик заходил в библиотеку составить ему компанию. Франсуа заметил, что молодого человека словно гипнотизируют ряды книг, сплошь покрывающие стену за его столом. Ему нравилось поглаживать страницы и слова на корешках так нежно, как если бы он боялся помять их.
— Вы их все прочитали?
— Что, простите?
Людовик вытащил случайно попавшийся под руку экземпляр.
— Книги, вы их все прочитали?
— Думаю, да. Некоторые по многу раз. Это, знаете ли, некоторым образом моя профессия.
— Я не прочел ни одной книжки. Кроме тех, которые заставляли читать в школе.
— Никогда не поздно за это взяться.
Судя по виду, Людовик принял этот ответ как обычную шутку.
— А правда, что вы делаете?
— Я преподаватель университета.
— Да, вижу. Но что вы преподаете?
— Историю… средневековую, если быть наиболее точным.
Франсуа спросил себя, нужно ли было уточнять; он сомневался, знает ли его собеседник это слово.
— Я не так много запомнил из курса истории, — немного грустно произнес Людовик. — Кроме нескольких вещей о Людовике Четырнадцатом.
Внезапно его лицо осветилось.
— Его называли «король-солнце», правильно?
Это прозвище он произнес так торжественно, будто дворецкий, во весь голос объявляющий имена и титулы приглашенных. В любой другой ситуации это замечание позабавило бы Франсуа, но Людовик выглядел таким гордым, что смеяться над ним было просто невозможно.
