— Пустите же, в конце концов! — бушевал доктор, пытаясь вырваться. — Ваша галантность не к месту. Что я вам, женщина?
Но Захар держал его крепко. Почувствовав бесполезность своих усилий, доктор смирился.
— Сказали тоже, «дайте его», — передразнил он Ледорубова, — будто я вам какая-нибудь вещь.
— Не разговаривайте, — с натугой выдавил из себя Захар, осторожно нащупывая ногами скользкое каменистое дно. — Глупо возражать.
— Вот и не возражайте, — проворчал доктор, который, видимо, имел привычку последнее слово оставлять за собой.
Доктор оказался не очень тяжелым, но вес добавлял чемоданчик с инструментами. Напрягаясь, Захар ступал по дну с такой осторожностью, с какой мог бы идти молодой неопытный отец, держа на руках новорожденного ребенка.
«Только бы не поскользнуться…» — это было единственным желанием Захара.
Колыхавшаяся вода мелела с каждым шагом, но идти становилось все труднее. К ногам будто приковали цепями двухпудовые гири, которые приходилось волочить за собой. Двигаться мешала намокшая одежда.
Доктор все время страдальчески морщился, недовольный своим неловким положением. Захар близко от себя видел его плоский удлиненный подбородок и крупную родинку на бледной щеке. Подумалось, что с таким некрасивым лицом и вздорным характером едва ли человек может располагать к себе. Быть может, он не столько раздражен, сколько несчастлив… И Захар почувствовал к нему сожаление, точно встретил родственную душу.
— А вы мне нравитесь, капитан-лейтенант, — вдруг сказал доктор. — Давайте знакомиться: Голанд, Борис Давыдович.
— Ледорубов, Захар Никитич, — еле выжал из себя, а в душе на чем свет стоит «перекрестил» доктора: нашел тоже время, когда знакомиться…
У пирса Голанда подхватили сразу несколько человек, помогли ему взобраться по обледенелым перекладинам трапа наверх.
Когда Ледорубов повернул обратно к шлюпке, Борис Давыдович окликнул его. Захар остановился.
— Непременно разотритесь как следует спиртом, — посоветовал доктор, — и выпейте граммов сто.
— Можно и двести, если дадут, — ответил Захар и снова пошагал к шлюпке.
Только лишь Ледорубов перевалился через борт шлюпки, как Глушко тотчас усадил его на банку рядом со Стыковым и сунул в руки весло.
— Чтоб грести у меня зверем! — крикнул не столько матросам, сколько Ледорубову. — Слушай мою команду: весла-а на воду!
И шлюпка, наперекор волне, рванулась к тральщику. Никогда еще матросы не гребли с такой неутомимой яростью, помогая тарахтевшему движку. Ворочая тяжелым вальковым веслом, Захар немного согрелся, но стыли ноги — сапоги и брюки начали затвердевать, покрываясь коркой льда.
