.
То есть выясняется, что упреки Италинского касаются исключительно Кипренского и что фраза Опочинина о «недеятельной жизни» пенсионеров, видимо, тоже метит конкретно в него. Лонгинов, получив от Оленина первое письмо Италинского по поводу Кипренского, намеревается требовать объяснений от самого художника и написать ему в Париж (куда Кипренский вопреки его вежливому приказу еще и не думал ехать!). Царский чиновник, как ему и полагается, считает, что Италинский имеет право на «слепое повиновение» Кипренского[121].
Но Кипренский-то думает о себе иначе. Этот «царский сын» и в самом деле горд! Его нельзя запугать!
Через некоторое время, вероятно осенью 1821 года, Оленин получил какое-то неизвестное нам письмо от самого виновника чиновничьей суматохи – Кипренского. В нем, судя по всему, были «объяснения» художника. В приложении к письму Кипренский прислал стихи, которые сочинил итальянский поэт Чиотти и в которых он восторженно описал картину «Анакреонова гробница».
Это был, как можно понять, ответ художника на обвинение в «художественном несовершенстве», выдвинутое Италинским. Даже итальянский поэт восхитился картиной русского маэстро!
Оленину явно хочется как-то замять конфликт. Все прегрешения художника, включая и его «гордость», и нежелание «слепо повиноваться», проходят у него под рубрикой «творческих безумств». Все же это простительнее, чем «вольнодумство». В письме к Лонгинову (к которому он прилагает письмо Кипренского и стихи Чиотти) Оленин пишет: «Вы найдете в его письме несколько мест, которые докажут вам, что французская поговорка вполне справедлива и что о Кипренском также можно сказать: “безумен как художник”»[122].
Мы не знаем этого письма Кипренского, но ясно, что художник вовсе не оправдывается, а отстаивает «свою правоту», как это будет и у Карла Брюллова, преследуемого клеветой.
Таким образом, можно предположить, что в основе чиновничьего неудовольствия было слишком свободное поведение художника в Италии, его отказ от «слепого повиновения» и роли соглядатая при русских художниках-пенсионерах.
Существует версия, что в разгар освободительного движения в Неаполе, когда оттуда был срочно вызван в Рим Сильвестр Щедрин, Кипренский поехал туда самовольно, чем и вызвал гнев Убри. Валерий Турчин по этому поводу пишет: «Его бунт каким-то определенным образом совпал с революциями 1820 года в Неаполе и других городах. Было бы крайне соблазнительно, следуя примеру Л. Арагона, который записал в революционеры связанных с карбонариями и Т. Жерико, и Стендаля, соединить и Кипренского с этим движением. Но как не было фактов у Арагона, так их нет и у нас. Из достоверных сведений известно только то, что, будучи уже в Париже, он запечатлел образ одного из участников итальянского освободительного движения – публициста Урбано Ламперди (литография, 1823)»
