: «Eductis gladiis verberant auras, vocifеrantes gey, geythe, begoythe peckelle, id est: augifite vos daemones», a по-русски — «бегайте пекельни».
В этом смысле можно объяснить и употребление масок, и вообще переодевание. Котляревский и в этом случае ошибочно принял догадки Афанасьева и толковал переодевание, как символизацию явлений природы. Более правдоподобно, что маски, как при погребениях, так и при других языческих обрядах у славян и других примитивных народов, имели целью устрашать злых духов (демонов), причем эти маски могли быть подобиями предков, как это было у римлян, где вошло в обычай переодеваться и с маской (личиной) предка на лице, участвовать в погребальной процессии[157]. Однако позднее у славян вместо этой первоначальной цели переодевание при похоронах приняло увеселительный характер, приобретая эротический оттенок, как это было и на свадьбах. Масуди и ибн-Ростех в X в. отметили, что славяне при погребении предаются буйному веселью, нередко переходящему в пляску и игры. Отличительною чертою этих игр было переодевание мужчин в женское одеяние и наоборот, а также в шкуры различных зверей, о чем свидетельствует Косьма в своем описании «безбожных игр над мертвыми», добавляя, что лица участников были покрыты масками; в «гомилиях» Опатовицкого есть упоминание о непристойном смехе (cahinni) над умершими: «Carmina diabolica, quae super mortuos noctumis horis vulgns facere solet, et cahinnos quos exercet, in contestationem dei omnipotentis, vetate» (изд. Hecht, 22). На то же самое указывают русские церковные поучения XI–XII вв., запрещающие дикие игры и пляски в дни, посвященные памяти мертвых.
А. Н. Веселовский рассматривает русалии как празднества, установленные в память мертвых, в состав которых неизменно входила военная игра, исполняемая скоморохами в масках[158].
То же говорит и житие св. Нифонта: «В церковные праздники ови бьяху в бубны, друзии же в козице и в сопели сопяху, инииже възложивше на лица скураты идяху на глумленье человеком и мнози оставивше церковь на позор течаху и нарекоша игры те Русалья»[159]. О плясках и песнях «диавольских» при похоронах упоминается и в Стоглаве (1551 г.). «В троицкую субботу по селам и погостом сходятся мужи и жены на жальниках и плачутся по гробом с великим кричанием. И егда начнут играти скоморохи, гудци и прегудники, ониже от плача преставше, начнут скакати и плясати и в дол они бити и песни сотонинские пети»…
