Быт и культура древних славян | страница 54
О самом содержании тризны сведений имеется очень мало.
Следует отметить, что в житии Константина Муромского[154]слово «тризнище» отделено от «битвы», но все-таки по некоторым памятникам, в которых хотя и не упоминается «тризна», можно выяснить характер торжеств, которыми сопровождалось погребение. В этом отношении интересен рассказ Косьмы Пражского, дополненный Гайком, который перечисляет языческие обряды при погребении, искореняемые «добрым князем» Братиславом II (1092).
Здесь прежде всего важно указание на светские игры, исполняемые над телом умершего, — «ioci profani», с которыми нужно связать — «scenas facere», что, вероятно, обозначает какое-то театральное представление, и что следует сопоставить с выражениями: «игрища, сборища, позорища, позоры творити, на позорища ходить, глумы деяти», употребляемыми обычно церковными наставлениями, запрещающими языческие торжества. Конечно, у чешского летописца «scenas facere» не обозначает настоящей погребальной тризны, но только реминисценции на какое-то установившееся и повторяющееся почитание памяти умершего, а выражение ad animarum pausationem указывает на то, что и души предков должны были присутствовать там, где происходили эти торжества.
С этим объяснением тризны, как ритуала, главной частью которого была сцена, представляющая битву, согласно и этимологическое значение слова «тризна». Его можно связать с чешек, tryzniti, tryzeň в смысле «бедствие», и особенно в значении «бить», «бичевать», с польск. tryznić, белорусск. triznić — быть в восхищении. Поэтому и в древнецерковном славянском языке тризна имеет значение состязания (certamen, pugna), переводимого как στάδιον, αθλον, παλαιστρα, подобно тому как существует «тризнице», — гр. στάδιον «тризнодавець», pugnator, «тризници и борци, крепни тризници», тризновати — pugnare[155].
Из всех этих свидетельств видно, что при погребении, а в некоторых местах и при поминках, которые впоследствии повторялись периодически, исполнялась какая-то игра, состоящая из символических движений, причем главным моментом ее была военная сцена — собственно тризна — состязание, сопровождаемое бряцанием оружия, криками и военными песнями. Исполняемое «действо» не имело целью реально воспроизвести битву, в которой некогда участвовал покойный, и поэтому основы его были иные. Возможно, что это были состязания между мужами, аналогичные древнегреческим ayœv’aм, которыми уже во время Гомера прославлялась кончина выдающихся мужей-героев, а равно допустимо и объяснение, что это были выступления против злых демонов, враждебных мертвому, с целью их устрашения и отогнания. То же самое подтверждает позднейший фольклор и западнорусское предание у Менеция