VII. ТРИЗНА, ПОМИНАЛЬНЫЕ ТРАПЕЗЫ
И СВЯЗАННЫЕ С НИМИ ОБРЯДЫ
Интересной подробностью описанного ибн-Фадланом погребения является погребальное торжество и связанное с ним пиршество. Другие источники свидетельствуют, что они были и у славян и назывались по ст. сл. «тризна» и «страва». Упоминание о тризне встречается прежде всего у русских славян. «Аще кто умряше, творяху тризну (в нек. рукоп. — трызну) над ним и по семь творяху кладу велику и възложахуть и на кладу, мертвеца сожьжаху»… — говорит летописец о погребении у радимичей, вятичей, северян и кривичей (Лавр. лет. 3, 13). В той же летописи повествуется и о тризне с «питием», которую устроила кн. Ольга над могилою кн. Игоря… «Да поплачюся над гробом его (мужа) и створю трызну мужю своему… и повеле людем своим съсути могилу велику и яко соспоша и повеле трызну творити. Посем седоша деревляне пити и повеле Ольга отроком служит пред ними»… Под 969 г. в летописи есть запись о том, что сама Ольга, будучи христианкой, «заповедала не творити трызны над собою» (Лавр. лет. 66). Тризна, как древний языческий обряд на Руси, упоминается еще в житии Константина Муромского: «ни тризнища, ни (б) дыни не деяху, ни битвы»…
Относительно поминальных трапез у других славян точных сведений не имеется. Польская хроника, говоря о погребальных обрядах, не упоминает о тризне. О полабских славянах Саксон Грамматик (изд. Holder’a, 276–277) рассказывает, что их князь Исмир в палатке, возле могилы, правил пир в память своего умершего брата, но была ли это собственно тризна, сказать нельзя. О подобном же угощении в 593 г. где-то в Валахии, которое устроил князь Мужок своему умершему брату, говорят югославянские источники. О большом пиршестве над могилою Атиллы рассказывает Иордан, а употребленное при описании славянское название «strava» дает возможность предполагать, что торжество это совершалось по обычаю славян древней Венгрии, над которыми он владычествовал[153].
Трудно положительно решить, была ли старославянская тризна лишь пиршеством, как это чаще всего предполагают, или особым торжественным обрядом, выполняемым помимо трапезы. Котляревский считает тризну за особое торжество, составленное из военных игр, к которым затем обычно присоединялось и угощение; намеренно упоминает о «битве» в честь умершего и житие св. Константина Муромского. Исходя из этого, Котляревский пришел к заключению, что тризна могла возникнуть лишь у воинственных славянских племен и что ее не было у мирных земледельцев, которые в память покойного совершали лишь «поминки», т. е. пиршества. Он был несомненно прав, когда утверждал, что тризна не была только пиром; однако правильнее предположить, что это было какое-то торжество из символических игр, сопровождаемое питием и пением, не везде одинаковое по своему содержанию и характеру. На размеры тризны оказывали влияние степень достатка племени или рода, военное или мирное состояние страны, социальное положение покойного, а поэтому совершенно неправильно различать, как это делает Котляревский, «военные тризны» от мирных «поминок», тем более, что неизвестно, какие из племен следует считать «воинственными» и какие «мирными».
