— Хорошо, очень хорошо, — говорил Иванов.
— Что же хорошо?
— Рефлексы у вас замечательные, еще сто лет проживете. А вот так?
— Больно.
— Отлично. Теперь ногу на ногу.
Майков положил.
— Так не больно? — он надавил на какую-то жилу.
— Нет.
— Отлично. Совершенно все в порядке. Теперь встаньте и пройдитесь, этак, не спеша, будто бы на прогулке, не смущайтесь, за нами никто не подсматривает.
Владимир Глебович послушно поднялся и медленно закружил по залу. Иван Иванович наблюдал за ним и что-то записывал в небольшой блокнот. Вот Майков поровнялся со стеной и неожиданно увидел свое отражение в зеркале. Увидев его, он остановился как завороженный. На него смотрел почти не знакомый ему человек, что-то отдаленно напомнило ему самого себя, а так — лицо, глаза, длинная шея — все это казалось чужим и отталкивающим.
— Что с вами?
— Я не узнаю себя. А вы меня узнаете?
— Вполне, вы ничуть внешне не изменились.
— Да как же, я же вижу.
— Что вы видите?
— Это уже не я, не совсем я.
— А, выбросьте из головы, сейчас выспитесь и на утро узнаете себя. Поверьте мне, что после того, что здесь с вами случится, вы узнаете себя даже в большей степени, чем хотели бы, — Иванов заговорщически улыбнулся и подмигнул.
— Откуда вы знаете, что со мной тут произойдет?
— Знаю не знаю, а предполагаю. Предполагаю, предполагаю, предполагаю, — стал неожиданно напевать Иванов. Он заметно повеселел и старался веселостью своей заразить Майкова. — Вы прекрасно ходите, Владимир Глебович, вы прекрасно сложены, скажите, а у вас в роду не было людей неуравновешенных, эксцентричных, шизоидов?
Тети?
Дяди?
Родственники?
Припомните?!
— Тетка у меня была с отклонениями, — сказал Майков, — шизофрения.
— Ах, вот оно что, что же вы раньше-то молчали, шизофрения — это занимательно, но вы не беспокойтесь, вы-то совершенно здоровы, абсолютно, то есть просто вы, по моим скромным расчетам, скоро попадете в мир, этакий мирок, в котором вам ваше душевное здоровье может крайне пригодиться, очень. А вот тут вам не больно? — он указал на затылок.
— Нет.
— А скажите, запахи эти вас давно стали преследовать?
— Да я же вам уже сказал, в первый раз. Сегодня.
— Да, да — я забыл, а сейчас вы их не ощущаете?
— Немного есть. Мускус.
— Отлично. Отлично, это на многое намекает, как я раньше-то не предполагал, а надо было бы предположить, надо было. В этом-то все и дело, — говорил Иван Иванович скорее для себя, чем для Майкова.
— Так вы говорите, шизофрения, а родители ваши кто, собственно, были, папа, мама, бабушка, дедушка? Ась?
