Юрка-Солдат в этих местах первый год. Демобилизовался — и к нам, как был в гимнастерке и в солдатском бушлате. Папа с мамой у него, видать, не очень богаты, а парню и костюмчик приличный надо, и рубашечку модную с галстучком, вот он и подался за длинным рублем. С машиной обращался на «вы» и во всем остальном тоже претензий не вызывал. Чувствовалась армейская выучка.
За недовоз с него бухгалтерия удержала стоимость груза. Юрка ко мне чуть ли не со слезами. Жалко парня, а что сделаешь? Закон. За грузом надо смотреть, в машину укладывать умеючи. Дорога — сплошная трясучка, вытряхнул где-нибудь на ухабе. Могли и на перевалочной базе недодать мешок. Погоревали, посудачили, посочувствовали Юрке, а через два дня опять мешок сахара пропал. И у кого — у Гарьки-Христосика! Христосик потому, что цветом блондинисто-рыжий. Волосы до плеч, бородка длинная, реденькая, усы висячие, а глаза как у симпатичной девушки голубые-голубые. С ним даже такое произошло: был в отпуске на «материке», гульнул лихо, хорошо. Не только на самолет — на автобус не осталось. До Москвы добирался чуть ли не пешком по сельским проселкам. Выручали богобоязненные старушки. Милостыню подавали, за божественное сходство. Но шоферил он не первый год и дело знал на большой палец. И как уложить груз, соображал правильно. Да и обдурить его на чем-нибудь, не так просто. Это у него только на вид глаза наивные.
Гарька психанул.
— Ну, с-собаки дорожники!.. Это они. Самогонку гонят в распадке. Каждый день под мухой. Ну, я им, гадам, устрою… Я им спалю этот клоповник на курьих ножках. Ни одна жаба не выскочит.
Загудели и все остальные шоферы. Кому понравится такое дело? На погрузке и разгрузке глядели в оба. Каждый ящик, каждый мешок пересчитывали, глаз не спускали. Кладовщики и грузчики обиделись.
— Чего это вы? Не доверяете? Ну, грузите сами.
А у меня состоялся разговор с Дедом. Дед — это шофер. Сергей Романыч. Дедом прозвали за фотокарточку на ветровом стекле. Мальчишка лет пяти с лукавой рожицей — и тоже Сережка.
— Садись-ка ко мне в кабину, — пригласил меня Дед.
К Деду я прислушивался. Мужик твердый, правильный. Еще во время войны шоферил, в блокадный Ленинград по «дороге жизни» ездил. Я его про себя комиссаром колонны звал.
— Такое дело, — заговорил Дед, когда мы поехали. — Поднимаюсь на перевал, поравнялся с прижимом, глядь — за кустом стланика мелькнуло что-то. Тормознул я — что там такое? А там какой-то парень, как рванет в сторону — кусты ходуном пошли. И подумалось мне: а не собирался ли он с прижима ко мне в кузов спрыгнуть? Схватит, что под руку попадет, сбросит за борт — и поминай как звали. Может, Гарька-то прав?
