В общем я делал вид, что уступаю под давлением необоримых обстоятельств. На самом же деле их не было, и, если рассуждать по большому счету, то самым порядочным было забрать Дика с собой на материк, а не бросать на произвол судьбы, оставляя, пусть даже у хорошего, но чужого для него человека. Но вот этой порядочности мне и не хватило в тот раз. Я смалодушничал, представив себе, сколько разной волокиты придется претерпеть, пока доберешься с Диком до нового места, пока устроишься там. И, оправдываясь перед собой, твердил, что здесь Дику будет лучше, что Кулаков не даст его в обиду, и так далее в том же духе. И кто знает, как бы все сложилось в конце концов, если бы не Дик. Когда пришло время ставить последнюю точку, он показал мне, как надо поступать, когда речь идет о самом главном — о преданности и любви.
Я отдаю Дика. — И скучно, и грустно. — Дик претендует на роль вожака. — Работа — главная страсть ездовой собаки. — Разве возможно потеснить Пирата и Боксика? — Первый шаг к лидерству. — Кулаков принимает решение
Любому известно, как долго тянется время, когда ждешь чего-нибудь приятного, радостного, и как оно летит в ожидании печальных перемен. Кажется, только начался понедельник, а уже подошла суббота, а там и еще неделя промелькнула, а за ней и весь месяц прошел.
Точно так же пролетело и наше с Диком время, и не успели мы оглянуться, как подкатил ноябрь. Пора было ладить нарты, и, стало быть, пришло время отдавать Дика. Кулаков целыми днями возился с собаками и не напоминал мне ни о чем, но слово надо было держать, и, как-то встретив Кулакова, я сказал, что завтра приведу Дика.
— Сам зайду, — ответил Кулаков. Даже в последний момент он не хотел, чтобы собаки видели меня вместе с Диком.
— Ты прямо как надзиратель! — возмутился я. — Что ж мне теперь, вообще не видеть Дика?
— Никто и не говорит, что вообще. Но месяц потерпеть придется. Пока пообнюхается.
А на следующий день Кулаков заявился ко мне во всеоружии — с ошейником и с поводком.
— А ошейник-то зачем? Что у него, своего нету?
— Про свое пусть забудет. И про тушенку тоже. У нас для всех один харч — рыба да каша.
И вот тут-то я наконец полностью осознал, что расстаюсь с Диком. До этого все казалось чем-то несерьезным, чуть ли не игрой, которую можно закончить в любой момент, но теперь все определилось и встало на свои места. Я живо представил себе будущую жизнь Дика — тяжелую ежедневную работу, жадное пожирание пищи, земляной пол каюрни, на котором Дику отныне придется спать, и мне стало жалко его до слез. Да он и сам уже понял, что в его жизни назревает какая-то перемена, и глядел на Кулакова настороженно. А тот, подойдя к Дику, присел перед ним на корточки.
