Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 | страница 8
Я съ дѣтства привыкъ сознавать себя прежде всего евреемъ. Но уже съ самаго начала моей сознательной жизни я чувствовалъ себя и сыномъ Россіи. Обозрѣвая на склонѣ дней всю свою жизнь и дѣятельность, я долженъ сказать, что любя свой народъ и цѣня его превыше всего, не только по родству моему съ нимъ, но и по его высокому духу, по тѣмъ идеаламъ, которые свѣтились предо мною и которые я считалъ идеалами юдаизма, я всегда любилъ и Россію. Въ одной рѣчи, произнесенной мною по поводу спеціальнаго событія, которое займетъ свое мѣсто въ моихъ воспоминаніяхъ, я, говоря о нашемъ національномъ самосознаніи, позволилъ себѣ уподобить отношеніе еврейства къ Россіи отношенію корабельнаго пассажира, имѣющаго въ своемъ распоряженіи особую каюту, ко всему кораблю. Такой пассажиръ заботится о томъ, чтобы его каюта была въ исправности, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ сознаетъ, что отъ судьбы всего корабля зависитъ и судьба его каюты. Онъ вмѣстѣ съ другими пассажирами, располагающими такими же каютами, не можетъ не содѣйствовать благополучію всего корабля и не заботиться о надлежащемъ направленіи его къ желанной гавани. Быть хорошимъ евреемъ не значитъ не быть хорошимъ русскимъ гражданиномъ, и обратно — быть надлежащимъ русскимъ гражданиномъ нисколько не мѣшаетъ тому, чтобы оставаться хорошимъ евреемъ, вѣрующимъ въ еврейскую національную культуру, быть преданнымъ своему народу и служить ему по мѣрѣ силъ. Пріобщеніе къ русской культурѣ, которая за мою сознательную жизнь пошла впередъ, можно сказать, гигантскими шагами, вполнѣ согласовалось съ вѣрностью еврейской національной культурѣ. Эта еврейская культура представляетъ собою такой богатый резервуаръ, что изъ него всякая другая національная культура можетъ черпать большой притокъ энергіи н этимъ сблизить ее съ культурами другихъ народовъ и помочь дѣлу объединенія всего человѣчества — идеалъ юдаистическаго мессіанства. Мнѣ приходилось принимать участіе наравнѣ съ другими въ дѣятельности по созиданію культурныхъ условій жизни для Россіи, принимать близко къ сердцу вопросы, связанные съ текущими злобами дня. Въ моихъ воспоминаніяхъ это участіе не могло быть обойдено и мнѣ представлялось это необходимымъ для лучшаго пониманія положенія русскаго еврейства. Съ другой стороны, эти воспоминанія, быть можетъ, окажутся не безынтересными для тѣхъ, для которыхъ исторія евреевъ въ Россіи есть одна изъ небольшихъ главъ исторіи Россіи вообще.
На исходѣ моего жизненнаго пути я безъ ложной скромности долженъ констатировать (это признавалось и моими политическими противниками, если я долженъ вѣрить ихъ искренности), что я всегда откровенно обнаруживалъ тѣ принципы, изъ которыхъ я въ своей дѣятельности исходилъ, что эти руководившіе мною принципы остались неизмѣнными, несмотря ни на какія перемѣны погоды. Мои убѣжденія въ области еврейскаго вопроса, въ особенности въ смыслѣ духовномъ, убѣжденія, вынесенныя мною не изъ книгъ и не по внушенію со стороны, а изъ самой еврейской жизни, изъ моего дѣтства и юношества, убѣжденія, впитанныя какъ бы съ молокомъ матери, остались тѣми же и въ моей работѣ зрѣлаго человѣка и остаются неизмѣнными и даже подкрѣпленными опытомъ долгой жизни и въ настоящее время, когда я не могу не считать себя старикомъ. Равнымъ образомъ неизмѣнными остались мои убѣжденія политическія. Богатый политическій опытъ послѣдняго времени, все, что приходится наблюдать въ цивилизованномъ мірѣ, въ особенности горестное познаніе россійскаго несчастья, — не поколебали этихъ убѣжденій, и не по упрямству моему, мнѣ несвойственному, а потому, что они не разрушили моей вѣры въ торжество идеаловъ, которые я считаю національными идеалами моего народа. Это мое постоянство я не ставлю себѣ въ заслугу, какъ не ставлю себѣ въ заслугу и мою безграничную любовь къ еврейству. И если я ошибался, то пребываніе въ этой ошибкѣ и искреннее убѣжденіе въ теченіе долгой жизни не есть заслуга, это было бы трагедіей. Къ счастью, я глубоко вѣрю, что я слѣдовалъ по правильному пути. Это постоянство даетъ нѣкоторыя гарантіи искренности моей въ освѣщеніи фактовъ, — освѣщеніи, конечно, субъективномъ, но не поддѣльномъ, а потому пригодномъ служить и для объективнаго примѣненія.