Дѣла минувшихъ дней. Записки русскаго еврея. В двух томах. Том 1 | страница 7



Но недолго сумѣлъ я выдержать это настоящее. Я видѣлъ гибель своихъ дѣтей, въ моральномъ и физическомъ смыслѣ, и я вынужденъ былъ искать спасенія въ отъѣздѣ изъ Петрограда; моя работа по фиксированію моихъ воспоминаній должна была пріостановиться. Весною 1920 г. я оставилъ Петроградъ, очутился на нѣкоторое время въ Стокгольмѣ, а затѣмъ переѣхалъ въ Парижъ. Была надежда, что это добровольное изгнаніе изъ Россіи продлится недолго, что ни цивилизованный міръ, ни попавшій въ рабство русскій народъ долго не будутъ терпѣть этотъ разъѣдающій культуру и разрушающій Россію большевицкій режимъ.

Дальнѣйшее составленіе записокъ прервалось: пошли новыя повседневныя заботы, — личныя и общественныя, поглощавшія вниманіе и отвлекавшія отъ прошлаго, которое въ новой обстановкѣ жизни стало казаться давно минувшимъ. Къ продолженію записокъ препятствіемъ служило еще и то, что, оставляя Россію, я не могъ захватить съ собою своего архива, который изъ году въ годъ отражалъ въ себѣ все то, что касалось насъ, русскихъ евреевъ, въ области правовой, политической, экономической и общественной. Была все таки надежда, что возвратъ въ Россію скоро окажется возможнымъ. Хотѣлось вѣрить, что доживу до начала возрожденія Россіи. Таилась надежда, что разысканъ будетъ мой архивъ и что я сумѣю продолжить свои записки въ хронологическомъ порядкѣ при помощи документовъ и моей обширной корреспонденціи. Такъ прошло болѣе 10 лѣтъ жизни въ изгнаніи, и у меня появилось опасеніе, что мои воспоминанія вовсе не будутъ зафиксированы. Я рѣшился поэтому дополнить прежнія свои записки изображеніемъ дальнѣйшихъ событій, въ которыхъ я принималъ участіе и которыя могли представлять политическій или общественный или же національный интересъ. Эти воспоминанія лишены той полноты, которую они, несомнѣнно, имѣли бы, если бы не пришлось зафиксировать ихъ безъ помощи документовъ, а по памяти. Этимъ объясняется нѣкоторая неполнота ихъ и хронологическая непослѣдовательность.

Эти записки не являются изображеніемъ только еврейской жизни въ Россіи. Исторія русскаго еврейства творилась не въ безвоздушномъ пространствѣ, а въ атмосферѣ и на почвѣ русской государственной жизни вообще. Еврейскій вопросъ въ Россіи не былъ изолированъ отъ всѣхъ остальныхъ вопросовъ, связанныхъ съ этой государственностью, и картина еврейской жизни не была случайнымъ пятномъ на общемъ фонѣ. Она, напротивъ, гармонировала съ общимъ фономъ. Безправіе касалось не только евреевъ; въ безправномъ положеніи находилось, въ сущности, 90 % русскихъ гражданъ крестьянъ. Произволъ творился не только надъ евреями, но и надъ другими гражданами. Но русское еврейство принимало на себя главные удары россійской реакціи, и преслѣдованіе евреевъ стало мѣриломъ политическаго настроенія всякой данной эпохи. Поэтому въ моихъ запискахъ я не могъ избѣгнуть, — тамъ, гдѣ это представлялось цѣлесообразнымъ, — изображенія политическаго настроенія Россіи вообще. Я касался событій, не имѣющихъ тѣсной связи съ еврейскимъ вопросомъ, но характеризующихъ общія политическія переживанія въ Россіи.