Въ области еврейскаго вопроса для еврейской молодежи, въ частности, для того небольшого кружка, центромъ котораго состояли Брандъ и я, никакой спеціальной задачи не ставилось. Еврейская среда была намъ ближе, и потому мы обнаруживали естественный интересъ къ маленькимъ проявленіямъ мѣстной еврейской общественной жизни, хлопотали объ устройствѣ столовой для бѣдныхъ, критиковали состояніе больницы и агитировали за принятіе мѣръ къ улучшенію его. Тогда еще не было въ модѣ устраивать благотворительные спектакли и танцовать на балахъ въ пользу нуждающихся учащихся. Да такихъ среди учащихся почти не было, во всякомъ случаѣ они не составляли отдѣльной категоріи. Понятіе «нуждающійся» еще не связывалось съ представленіемъ о студентѣ, какъ это случилось уже въ ближайшее, послѣдующее за описываемымъ, время, когда въ гимназіи стали устремляться обширные слои еврейскаго юношества. Но, какъ я отчетливо припоминаю, въ насъ уже и тогда происходило внутреннее броженіе, мы смутно предчувствовали наступленіе событій, которыя поставятъ еврейскій вопросъ на первую очередь, предчувствовали, что накопляющіяся еврейскія интеллигентскія силы скоро должны будутъ дать себѣ отчетъ относительно собственнаго самопознанія и уразумѣнія національнаго своего существа.
До 1881 года вопросовъ еврейской національной или просто особой общественной жизни для интеллигенціи, за рѣдкими исключеніями, не возникало. Рядовой еврейскій интеллигентъ сразу оказывался оторваннымъ отъ еврейской народной массы.
Однимъ изъ самыхъ крупныхъ грѣховъ еврейскихъ піонеровъ въ области народнаго просвѣщенія именно является то, что они не сумѣли создать связи между просвѣщеніемъ и еврействомъ. Ихъ усилія направлялись къ тому, чтобы изъ еврейской среды вырвать отдѣльныя единицы, вначалѣ немногочисленныя, и пріобщить ихъ къ общему образованію. Ихъ проповѣдь обращалась не къ массѣ, а къ отдѣльнымъ лицамъ изъ массъ. Они пропагандировали реформу жизни отдѣльныхъ лицъ и черезъ нихъ, надѣясь на постепенное распространеніе просвѣщенія, разсчитывали поднять уровень всей массы. Основой пропаганды были не начала іудаизма, но въ лучшемъ случаѣ освобожденіе его принциповъ отъ многовѣковыхъ на-ростаній. Но гораздо чаще она какъ бы сводилась къ вербовкѣ ренегатовъ. И, дѣйствительно, единицы, на которыхъ она воздѣйствовала, по мѣрѣ пріобщенія къ общему просвѣщенію, отрывались отъ еврейства, сами становились чуждыми массѣ, а массы, въ своей исконной преданности традиціямъ, дорожа вынесенными сквозь тысячелѣтія страданій цѣнностями, чуждались ихъ и относились къ нимъ съ нескрываемой и, надо сказать правду, часто заслуженной враждой. И чѣмъ больше еврейскій интеллигентъ, по своему происхожденію и воспитанію, былъ какъ бы этнографически близокъ къ еврейской массѣ, тѣмъ болѣе отчужденнымъ становился онъ для нея, какъ только превращался въ то, что называлось интеллигентомъ, и масса справедливо видѣла въ немъ только богоотступника, «эпикойреса», а не просвѣщеннаго еврея. Виноватъ въ этомъ былъ интеллигентъ, который, отходя отъ народной массы, забывалъ добрый еврейскій обычай — отходить отъ святого мѣста, не оборачиваясь къ нему спиной, а съ обращеннымъ къ нему лицомъ. Вырвавшись изъ подземелья, черезъ узкіе переулки гетто, — онъ туда больше не заглядывалъ. Звучитъ ироніей, въ законѣ о коробочномъ сборѣ съ кошернаго мяса, постановленіе объ освобожденіи отъ этого налога интеллигентовъ. Законодатель не имѣлъ въ виду, что онъ освобождаетъ отъ налога лицъ, которыя сами себя освободили отъ общенія съ евреями и вовсе не будутъ употреблять кошернаго мяса. Той же злой ироніей отдаетъ требованіе отъ еврея, при поступленіи въ гимназію, представить увольнительный отъ мѣщанскаго еврейскаго общества приговоръ… Поступающій въ гимназію, къ несчастью, фактически увольнялъ и исчлючалъ себя изъ этого общества и въ смыслѣ духовномъ. Стоя внѣ синагоги, просвѣщенный еврей не чувствовалъ себя связаннымъ съ еврействомъ. Это явленіе нельзя смѣшивать съ ассимиляторствомъ въ Царствѣ Польскомъ. Послѣднее знаменовало собою, вмѣстѣ съ отходомъ отъ еврейства, сопричисленіе себя къ польскому національному коллективу безъ принятія католичества, — усвоеніе польскихъ національныхъ идеаловъ, внѣшней и внутренней культуры. Русскіе интеллигентные евреи только отрывались отъ еврейства и «русскими» они становились, въ лучшемъ случаѣ, только въ смыслѣ государственномъ, а не національномъ. Да и само русское національное самосознаніе, какъ народа господствующаго, тогда еще не опредѣлилось.
