Уже съ дѣтства меня удивляло еще и то, что въ хедерахъ не изучался и не разъяснялся текстъ молитвословія. Насъ заставляли, едва научившись читать, ежедневно прочитывать длинные тексты молитвъ, не понимая, за рѣдкими исключеніями, значенія произносимыхъ словъ; даже тѣ Псалмы Давидовы, что составляютъ главное ядро молитвословія, оставались непонятными для дѣтей, покуда постепенно обученіе Пятикнижію и Талмуду не давало имъ нѣкотораго запаса знакомыхъ словъ, хотя бы для смутнаго ихъ пониманія. А сколько имѣлось раньше и имѣется теперь такихъ евреевъ, — и можно утверждать, что ихъ значительное большинство, — которые, молясь усердно въ теченіе всей своей жизни, трижды въ день, такъ и остаются въ невѣдѣніи смысла произносимыхъ молитвословій, хотя они считали бы величайшимъ грѣхомъ дѣлать какіе либо пропуски изъ текста, и знаютъ эти молитвы наизусть, отъ перваго до послѣдняго слова.
По субботамъ, послѣ обѣда, мы, ученики хедера, обязаны были на часъ собраться къ меламеду (обычно проживавшему тамъ же, гдѣ находился и хедеръ), и подъ руководствомъ педагога, еле очнувшагося отъ послѣобѣденнаго сна и еще отяжелѣвшаго отъ непривычно-сытнаго субботняго обѣда (единственный разъ въ недѣлю, когда меламедъ сытно и вкусно ѣлъ), мы читали «Пирке-Аботъ» — отдѣлъ Мишны, посвященный этическимъ изреченіямъ мудрецовъ и ихъ сказаніямъ. Само собой понятно, что чтеніе это не имѣло никакого воспитательнаго значенія; сокровища содержанія «Пирке-Аботъ» такъ и пропадали для насъ, торопившихся исполнить этотъ обрядъ, — одинъ изъ самыхъ тяжелыхъ — и вырваться на свободу въ этотъ единственный въ недѣлѣ день, когда можно было побѣгать и предаться дѣтскимъ играмъ и развлеченіямъ. Несмотря на всю безропотность, съ которой я подчинялся самымъ строгимъ требованіямъ, я внутренне преисполненъ былъ протеста противъ посѣщенія хедера въ субботу, — оно мнѣ казалось жестокостью. Одинъ разъ, помню, я увлекся игрой со сверстниками и пропустилъ посѣщеніе хедера въ субботу, — за это я подвергся со стороны отца обычному тѣлесному наказанію, которое надолго оставило у меня чувство обиды… Но и по существу дѣла — это пренебрежительное отношеніе традиціонной еврейской педагогіи къ постановкѣ изученія «Пирке-Аботъ» и впослѣдствіи меня всегда возмущало. Я этого не скрывалъ въ бесѣдахъ съ раввинами — но они часто вовсе не понимали причинъ моего возмущенія.
Субботній день… Съ какимъ нетерпѣніемъ ожидаетъ его наступленія хедерный мальчикъ! Уже въ пятницу утромъ мы собирались въ хедеръ радостные и возбужденные. Фоліанты Талмуда не раскрывались, время посвящалось чтенію, на-распѣвъ по установленной пунктуаціи, очередной главы Пятикнижія (той, которой посвящалась данная недѣля, и которую читали въ субботу изъ свитковъ во время молитвы въ синагогѣ); послѣ этого, также на-распѣвъ, но съ другой мелодіей читалась соотвѣтственная глава изъ Пророковъ; въ 12 часовъ насъ отпускали на свободу. Приготовленія къ встрѣчѣ субботы, баня, переодѣваніе, торжественное шествіе потомъ въ ярко-освѣщенную синагогу для торжественной молитвенной встрѣчи «невѣсты-субботы»: «Пойдемъ, другъ мой, навстрѣчу невѣстѣ»… А потомъ возвращеніе домой, гдѣ все убрано, горитъ рядъ свѣчей, зажженныхъ при молитвѣ матери, накрытый столъ съ двумя свѣже-испеченными булками-«халами» подъ салфеткой; чтеніе и пѣніе молитвъ въ честь субботы въ промежуткахъ между рыбой и супомъ, между супомъ и мясомъ, и передъ «цимесомъ»: «Какъ красива и сладка любовь сердечная»…
