Но и въ субботніе дни было достаточно поводовъ для тревожнаго біенія дѣтскихъ сердецъ. Кромѣ посѣщенія хедера передъ вечерней молитвой, мнѣ всегда предстояло дать отчетъ отцу, а что еще страшнѣе — и дѣду, во всемъ пройденномъ за недѣлю въ хедерѣ: этотъ экзаменъ назывался «фергеренисъ». Правда, изъ этого испытанія я выходилъ съ блестящей побѣдой, и мои волненія вознаграждались поощрительнымъ щипкомъ въ щеку со стороны суроваго судьи — дѣдушки; еще большей наградой мнѣ служило выраженіе гордости и умиленія, которое я улавливалъ на лицѣ счастливаго отца. Часто бывали случаи, когда на испытаніе приглашались друзья и знакомые; мои успѣхи вызывали громкое одобреніе, и я не стану отрицать, что оно льстило моему дѣтскому тщеславію. Особенно — позднѣе, когда мнѣ было уже лѣтъ девять-десять, эти испытанія доставляли мнѣ большое удовольствіе, и я, бывало, ждалъ ихъ съ нетерпѣніемъ.
Обстановка хедера, въ которомъ я учился, была обычная для того времени — быть можетъ, и для настоящаго времени во многихъ мѣстахъ. Дѣйствовалъ законъ, по которому каждый меламедъ долженъ былъ обзавестись надлежащимъ свидѣтельствомъ отъ учебнаго начальства. Этотъ документъ назывался у меламедовъ «шейнъ» и обходился рубля въ два или три, а получить его могъ всякій —־ призванный и непризванный. Дѣйствовало постановленіе о томъ, чтобы хедеры находились въ соотвѣтствующемъ элементарнымъ требованіямъ гигіены помѣщеніи; оно, конечно, никѣмъ никогда не исполнялось. Если меламедъ былъ мѣстный житель, хедеръ ютился въ его квартирѣ, — если можно назвать «квартирой» комнату, большею частью въ подвальномъ этажѣ, въ которой помѣщался весь живой и мертвый инвентарь меламеда. Если же меламедъ былъ пріѣзжій, то подъ хедеръ нанималась комнатка, какую только можно было получить за минимальную плату, доступную для меламеда, зарабатывавшаго рублей двадцать въ мѣсяцъ. Въ рѣдкихъ случаяхъ, для дѣтей болѣе состоятельныхъ родителей, учениковъ меламеда, пользовавшагося особымъ почетомъ, староста молитвеннаго дома (габе) разрѣшалъ помѣщеніе хедера въ женской половинѣ молитвеннаго дома.
Уже въ 8 часовъ утра, — лѣтомъ и зимою, — я отправлялся въ хедеръ, снабженный завтракомъ, состоявшимъ изъ куска бѣлаго хлѣба съ половиной яйца (больше удѣлять мнѣ моя мать не могла), или хлѣба, намазаннаго «повидломъ» (протертый компотъ изъ сливъ). Поочередно каждый изъ мальчиковъ долженъ былъ приносить съ собою свѣчу (тогда, кромѣ сальныхъ, другихъ было мало, и онѣ дорого стоили) для освѣщенія хедера въ вечерніе часы занятій. Почти безъ перерывовъ, до часу дня и позже, продолжалось сидѣніе у стола на твердой скамьѣ безъ спинки, за совмѣстнымъ ученіемъ, прерываемымъ окриками меламеда, а часто и тѣлеснымъ воздѣйствіемъ на непонятливаго или отвлекавшагося отъ дѣла ученика. И это изо дня въ день, безъ улыбки, безъ развлеченія, при большомъ напряженіи дѣтскаго ума…
