Необходимо упомянуть о главномъ нервѣ полтавской жизни, притягивавшемъ все новые и новые еврейскіе элементы, главнымъ образомъ, изъ Литвы: это — знаменитая въ свое время Ильинская ярмарка. Подобно Макарьевской (нижегородской) ярмаркѣ въ сѣверной Россіи, полтавская Ильинская ярмарка была главнымъ центромъ торговли Юга Россіи и въ то время превосходила по своему значенію и оборотамъ и Крещенскую ярмарку въ Харьковѣ, и кіевскую Контрактовую ярмарку, развившуюся впослѣдствіи въ соотвѣтствіи съ ростомъ сахарной промышленности. Вся Полтава жила круглый годъ Ильинской ярмаркой. Большая часть центральныхъ улицъ занята была каменными лавками, принадлежавшими и частнымъ лицамъ, но главнымъ образомъ городу, и отдававшимися подъ склады и лавки на время Ильинской ярмарки. Открывалась она оффиціально 20 іюля, въ день пророка Ильи, и продолжалась мѣсяцъ. Уже съ приближеніемъ дня открытія ярмарки городъ весь преображался. Желѣзнодорожнаго сообщенія еще не было, и задолго до іюля по дорогамъ, ведущимъ къ Полтавѣ, тянулись вереницы чумаковъ, подвозившихъ товары на ярмарку на возахъ, запряженныхъ чаще всего волами. Городъ быстро оживлялся; почти всѣ частныя квартиры, въ особенности еврейскія, приспособлялись для пріема пріѣзжавшихъ купцовъ и прикащиковъ, и рѣдки были еврейскія семьи, которыя не имѣли бы ярмарочныхъ гостей — «орхимъ». У меня сложилось совершенно ясное впечатлѣніе о составѣ еврейскихъ ярмарочныхъ посѣтителей. У насъ въ домѣ также останавливалось много пріѣзжихъ, что служило для моей матери и бабушки источникомъ дохода, пополнявшимъ на нѣсколько мѣсяцевъ скудный бюджетъ отца и дѣда, зарабатывавшихъ учительствомъ въ хедерахъ нѣсколько десятковъ руб. въ мѣсяцъ. Громадное большинство пріѣзжихъ купцовъ и прикащиковъ были волынскіе евреи изъ Бердичева и Житоміра; у нихъ были постоянные крупные склады въ крупныхъ центрахъ, какъ напримѣръ, Харьковъ. Все это были мануфактуристы, торговавшіе московскими и польскими товарами. Было много польскихъ евреевъ, особенно изъ Варшавы, привозившихъ галантерею. Я не могу припомнить ни одной фирмы съ именемъ литовскаго еврея, и если на ярмаркѣ оказывалось много «литваковъ», то это были все люди безъ опредѣленнаго промысла, вѣчно искавшіе занятій — всякаго рода «посредники» или «ученые»: на ярмаркѣ они завязывали знакомства и иногда пристраивались на различныхъ должностяхъ по разнымъ городамъ — въ качествѣ рѣзниковъ, меламедовъ, канторовъ («баалъ-тефилосъ») и т. д. Всѣ эти категоріи евреевъ рѣзко отличались другъ отъ друга по своему внѣшнему облику, въ особенности же по языку. Я помню, что я, говорившій на литовскомъ діалектѣ разговорно-еврейскаго языка, съ трудомъ понималъ многихъ пріѣзжихъ волынцевъ, а особенно польскихъ, что причиняло мнѣ не мало непріятностей. — Каждый еврей изъ нашихъ «орхимъ», т. е. пріѣзжихъ гостей, считалъ своимъ долгомъ экзаменовать меня и провѣрять мои знанія «Хумешъ» (Пятикнижія), а потомъ и Талмуда.
