Вой, полный невыразимой тоски.
Звуки безмерного страдания мешаются со звуками трапезы, сливаются в противоестественную какофонию. Кажется, что кто-то поедает сам себя заживо, не в силах остановиться.
* * *
Зябкое мглистое утро застает крестьян во время спуска с горы. Когда люди обнаруживают разоренный дом и заходят внутрь, деревню оглашают скорбные вопли и плач.
– Если бы дело зависело только от меня, – произнес мой отец, отставляя чашку, – я бы уже был в дороге. Но господин Хасимото…
Отец со значением поднял брови. Сенсей со значением кивнул. Кивнул и я – надеюсь, что тоже со значением. Знать бы еще, с каким!
Мы сидели у нас дома, в главной зале. Пили чай. От более существенного угощения сенсей вежливо отказался, от саке тоже. Комнату, где мы собрались, трудно назвать главной залой, особенно после того, как я побывал в усадьбе господина Цугавы. Но с другой стороны, где проводятся важные совещания?
То-то же!
– Господин Хасимото не отпускает меня со службы. «Поездка – дело долгое, – сказал он, – а вы мне нужны здесь. Ваш вклад в реорганизацию ночной стражи неоценим, это накладывает на вас дополнительные обязательства. День-два – еще ладно. Но отплыть на Эдзоти и вернуться? Эдак вы и в месяц не уложитесь!» Что я мог возразить?
– Ничего, – согласился Ясухиро. – Служба превыше всего.
Теперь кивнул отец.
– Вы не можете оставить службу, – развивал мысль сенсей. – Я не могу оставить додзё. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему. Понимая это, я хотел снарядить в дорогу моего сына Цуиёши. Он уже начал собираться, но вчера…
Я никогда не слышал, чтобы сенсей так вздыхал: с огорчением, и в то же время с плохо скрытым раздражением.
– Я говорил ему, чтобы он не дразнил этого Дзюнъитиро! Как я ни старался, воспитывая Цуиёши, какие усилия ни прикладывал, я не сумел достичь желаемого. Мой сын временами бывает излишне самонадеян. Если он видит кого-то, равного себе, он непременно желает доказать свое превосходство. Мне это знакомо, в юности я был таким же…
Еще один вздох, горше первого:
– Он и Дзюнъитиро сошлись на коротких палках, когда я отсутствовал в додзё. Конечно же, в моем присутствии эти два молодых бычка не осмелились бы на такую глупость! Я бы им живо рога пообломал! Увы, они точно выбрали момент. Мой дерзкий, мой ревнивый сын предложил сопернику бой без ограничений – разумеется, не считая ограничения, наложенного буддой Амидой. И что же? Цуиёши лежит с разбитым коленом, а Дзюнъитиро прислал мне покаянное письмо, выражая готовность покончить с собой, если на то будет моя воля.
