– Неси! – кричали из дома. – Живей!
И визгливо:
– Что, риса не осталось? Хочу риса!
– Все съела, – прошептала Асами, словно впервые заметив наше присутствие. – Все, до последней крошки. Куда столько лезет, а?
И скрылась в жилище.
– Я отдал им весь свой творог, – печально сказал Эйта, провожая женщину взглядом. – Даже бобовую кашу, и ту отдал. Собрался створожить, так она унесла. И рис отдал, и овощи. Даже соль нигари отдал. Хотел использовать для кашицы, но она затребовала и соль тоже. Скажите на милость, кто ест соль?
– Продал, – уточнил я.
– Продал, – согласился толстяк.
– Дают просто так, а продают за деньги.
– Продал, – эхом откликнулся Эйта. – Мне семью кормить надо.
– Вы несправедливы к этому человеку, – обратился ко мне монах. В голосе старика звучала укоризна. – Мы пообещали духу Котонэ, что ее сын, верней, его семья накормит ее за свой счет. Не за счет милосердия соседей, помните? Если Эйта-сан, горшечник Сэбэро или, скажем, мы с вами начнем кормить старуху нашим подаянием, это может лишь ухудшить ситуацию. Слово нужно держать, у нас нет выбора.
– Купи еще! – вопили в доме. – Покупай!
Ответа Асами я не расслышал.
– Врешь! – надрывалась старуха. – Есть деньги, есть! Знаю, где прячешь!
И диким визгом:
– Доставай! Покупай! Корми меня!
Старуху кормили уже несколько часов. Я трижды заходил в дом, зная, что миг спустя выскочу оттуда, давясь от отвращения – и все равно шел, будто меня тянули на веревке. Тело Мэмору, захваченное голодным духом его матери, валялось в спальне на провонявшей подстилке. Он ел и гадил, не вставая; ел и ходил под себя, не стесняясь ничьим присутствием. Временами его рвало прямо на пол; тогда он хватал горстями все, что изверг – и засовывал обратно в рот.
Видеть это было невыносимо.
К воротам подошел бродячий торговец маринованными овощами. На плечах он тащил шест с двумя не слишком большими корзинами. За торговцем посылали, он спешил как мог.
– Эй, – завопил он. – Еду заказывали?
– Не вмешивайтесь, – напомнил монах. – Это не наше дело.
На двор вылетела Асами с мисками в руках. Сломя голову кинулась за ворота, сунула торговцу жалкую связку монет, чуть не порвав веревку. Дождалась, пока тот наполнит миски своим товаром – и унеслась обратно с едой для ненасытной Котонэ.
– Одежду продай! – кричала старуха. – Дом! Корми меня!
– Что здесь происходит? – ошалело спросил торговец.
– Милосердие, – объяснил настоятель.
– Да?
И торговец удрал как можно быстрее, не оборачиваясь. Кажется, этот человек иначе представлял себе милосердие.
