запахи сандала и лаванды, корицы, кедра и сосновой смолы. Развернув свиток, Иссэн принялся нараспев читать сутру. Голос настоятеля окреп, сделался звучным и торжественным. Он перекатывался под сводами храма: само сострадание, мольба о милосердии и слова утешения.
Я заслушался и едва не проморгал момент, когда настоятель, не переставая читать сутру, низко поклонился статуэтке Каннон, коснувшись лбом пола. Я поспешил отвесить поклон вслед за ним и, поднявшись на ноги, шагнул к алтарю. Почтительно, двумя руками, взял табличку с посмертным именем старухи, на всякий случай поклонился еще раз и попятился к выходу – не теряя времени, но и без неподобающей суеты.
«Быстро – это медленно, но без остановок,» – любит повторять сенсей Ясухиро. Вот я и не останавливался – надевая сандалии, спускаясь по ступеням, идя к ручью через высокую мокрую траву, молча качая головой в ответ на движение Широно: нет, зонта не надо, оставайся на месте.
Журчание воды подкатилось под ноги, заглушив монотонный шелест дождя. Ручей взбрыкивал на миниатюрных порожках, бурлил, пенился. Дальше поверхность воды вновь разглаживалась; на дне виднелись плавно колышущиеся водоросли. Я бережно опустил табличку в воду – надписью вверх, как велел старый настоятель.
И отпустил.
Здесь, за поворотом ручья, привязанный к дереву разносчик не мог меня видеть. Я присел на корточки, наблюдая за тем, как течение уносит табличку с его – её! – посмертным именем. Дощечка не переворачивалась, так и плыла надписью вверх. Из храма неразборчиво доносился голос святого Иссэна. Пожалуй, он уже закончил читать сутру и теперь перешел к перечислению счастливых моментов из жизни усопшей, побуждая голодный дух Котонэ обратиться к радости и умиротворению.
Все шло как надо. Я и сам был готов обратиться к радости…
Не успел я об этом подумать, как дощечку отчаянно завертело на спокойном, казалось бы, месте – словно в ручье вдруг возник гибельный водоворот. Откуда?! Табличку перевернуло – раз, другой; она резко ушла под воду, как если бы ее утащил сидящий на дне водяной-каппа. Нет, вынырнула! Стремглав понеслась вперед, с маху налетела на подмытый ручьем узловатый корень – и с громким треском раскололась пополам.
Я едва подавил невольный вскрик.
Сделалось тихо, очень тихо. Журчание ручья отдалилось, доносилось как сквозь вату. Дождь перестал шелестеть – прекратился. А в храме резко замолчал святой Иссэн.
Меня пробрал озноб.
По спине побежали холодные мурашки, когда из-под ивы издевательски задребезжал мелкий старушечий смех.
