Когда Брозовский кончил читать, у Рюдигера стало тепло на душе.
— Я прочел вам это письмо, чтобы услышать ваше мнение, — ворчливо сказал Брозовский. — Оно камнем лежало у меня на сердце. Я места себе не находил. Целых две недели потел над ним. А теперь хочу знать — правильно ли все написано?
Товарищи нашли его скромность неуместной. Ну, конечно, все было правильно. Или, может, вообще не следовало переписываться с русскими рабочими?.. А о том, что составить письмо — дело нелегкое, знали все. Гаммер посмотрел на свои руки и даже потер тыльной стороной ладони лоб.
Составить этакое письмо, — черт возьми, надо уметь!..
— Именно так и надо было написать, — сказал Рюдигер. — Наш секретарь в Эйслебене сказал, что переписка с горняками Советского Союза укрепит дружбу и солидарность между нами. А это совершенно необходимо. Рабочий класс Германии нуждается в помощи русских рабочих, как в хлебе насущном. Каждому понятно, что солидарность — великое цело. Мы должны позаботиться, чтобы о письме узнали все. Брозовский верно пишет — русские рабочие могут указать нам путь к победе. Обмен мнениями с ними будет нам полезен. Ты хорошо написал письмо, Отто. Только вот…
И они стали обсуждать строку за строкой то спокойно, то перебивая друг друга. А Рюдигер возвращался все время к одной и той же мысли: надо как можно убедительнее выразить идеи пролетарского интернационализма, общности интересов и рабочей солидарности.
Серые листы упаковочной бумаги пошли по рукам. Текст покрывался неразборчивыми каракулями. Они переставляли фразы, вычеркивали одно и вписывали другое. Шестидесятилетний старик настаивал на том, чтобы упомянули об урезании пенсий шахтерам: это-де самое нужное. Семнадцатилетний Пауль Дитрих доказывал Юле Гаммеру, что надо побольше написать о молодежи.
— Добавьте от нас привет комсомолу! Интересно, у них, в Кривом Роге, тягали тоже есть?
Гаммер деликатно отстранил его.
— Ты никому и слова сказать не даешь! А ведь я тебя даже не считал…
— Нас тоже обижать не годится, — буркнул Генрих Вендт, — спросите, как у них обстоит дело с горняками, больными силикозом. Насколько мне известно, там их как следует лечат.
Последним протянул свою лапищу за письмом Гаммер, и тут уж Брозовский не на шутку испугался. Напрасно Пауль Дитрих уперся в грудь великана, пытаясь помешать ему. Гаммер ухватил его левой рукой за шиворот и, держа беспомощно барахтающегося парня на безопасном расстоянии, помахал письмом перед носом Брозовского. Как ни старался Юле приглушить свой мощный бас, голос его загремел:
