Боль, Закон и Рэвенж Бред | страница 15



Воспоминание, как там растерзал — негодяя же! — сладко затапливает мозг. Но совесть настороже, она вышибает удовольствие, словно скамейку при повешении:

— Ты что? Убивать человека?

Душа схватывается сама с собой, спорит. Сознание — рушится в забытье. Обморочный сон глубок — туда нет хода совести. Только он смежил веки — тотчас догнал обидчика и…

* * *

Могучий зверь уже приготовился к прыжку, как услышал:

— Эй, ты! Убирайся!

— Что, не выдержал, — лапища сгребла за грудки Мирного Обывателя, — явился? Захотел сам… Узнаешь себя?

Зверь уткнулся в лицо визави. Глаза глянули в глаза — и мирный обыватель изменился, обрел клыки, мощные бугры желваков и жесткий оскал, повторив облик монстра. Однако попытался отшатнуться, воскликнул:

— Нет, это не я!

— Трус, — рыкнул зверь. — От себя отрекаешься?

Могучий бросок, и близнец заброшен на вершину скалы, откуда не слезть, не спрыгнуть — разобьёшься. И закрыл глаза, чтобы не видеть.

Зверь догнал ублюдка. Тот захохотал, вырос в размерах, выхватил громадный нож и замахнулся. Мускулистые лапы перехватили лезвие и сломали пополам…

Монстр неторопливо казнил жертву. Мирный Обыватель слушал вопли и стоны, не находя в себе протеста…

* * *

… пока совесть не достучалась, не потребовала заявить Монстру:

— Это не я, это не моё, не хочу так! Нет, я не согласен, так нельзя!

Но из глотки вырвалось торжествующее рычание. Обыватель не сумел вернуть себе человеческий облик, не справился. Зато понял, насколько един с Монстром, который лютует.

Миром с ним не расстаться, не победить. А жить в постоянных терзаниях?

— Невыносимо! Я устал! Я не могу больше!

И он захотел покончить с собой и зверем.

Сделал шаг со скалы.

Крикнул:

— Изыди, тварь!

Хорошо, что скала высокая, что внизу камни…

Последняя боль — как вспышка.

И кошмар кончился.

* * *

Монстр пренебрег криком Обывателя. Тот не мог помешать очередной погоне. И зверь легко бежал по красной почве под синим небом, где ветер разносит вонь полуразложившихся циферблатов…

И вдруг мир поблек, выродился в бесцветное ничто…

Пустота, просторная пустота… И в ней — слабое ощущение, что нечто живое ещё сохранилось, но только как повеление, как приказ, как воспоминание о…

— О чём? Что велено?

И остаток чувства, которое управляло — сохраняет, собирает, притягивает к себе то, что было телом. Сейчас это всего лишь ослепшее, оглохшее, обездвиженное существо… Оно вслушивается в себя, пытается вспомнить… О да, тело, мощное, но оно что делало?

И зачем существовало?