Словно подшипник на морозе — туго, с усилием разворачивается, проминается в пустоте место для нового воплощения:
— Кто я?
* * *
…мурашки бегут по отлежанной ноге. А вот проявляется сжатый кулак. Пальцы… касаются большого, осознаются, как ладонь. Тело понемногу, исподволь, складывается, и — словно пазл, внезапно, озарением! — становится цельной картинкой. Недостающие кусочки входят со все возрастающей легкостью…
Наверное, так просыпаются новые компьютеры, в которых нет программ, соображает Мирный Обыватель:
— Я видел себя во сне — Монстр. Вот бы…
В пронзительном трезвоне будильника сон обрывается. Обыватель пытается вскочить с постели. И рушится на пол. Пытается встать, опять теряет равновесие. Ошарашенный предательством послушного прежде тела, он принимается вспоминать, восстанавливать двигательные навыки. Через несколько минут ему удается сесть, через полчаса — встать.
На работу он добрался с опозданием.
(4-й день) Дело мстящих амазонок.
— Хорош врать, придурок!
Орлов нависал над Борисом Могильных. Тот пытался стать меньше, что выглядело до неприличия смешно. Долгов не любил такой тип — базарной торговки — победительно крикливых перед слабыми, трусливых перед сильными. И патологически лживых.
Но Олег Николаевич старался не ради удовольствия, он обрабатывал задержанного:
— Ты, волчара, другана замочил, и смылся! Думал, алиби обеспечил? Придурок! В Крузере Дойчева твоих отпечатков — на каждом сантиметре. Пятнашка тебе корячится! Колись сука, зачем Антона пришил!
— Да вы что! Я даже не знал, что его убили! Клянусь, мы с Кошей позавчера на Долгое озеро уехали, вдвоем, и с Антоном только по мобиле говорили. Он же не рыбак, и с нами не ездил. Комаров не буду кормить, говорил. Ей богу, зачем мне друга убивать, да вы что!
Иван Терентьевич представлял, как должно быть страшно, когда над тобой огромная морда, и брызги слюны в лицо:
— Хорош врать! Когда это вы уехали, и на чем? Дойчевский джип угнали, суки? А? Молчишь?
— На Ниве, на моей! Он свой джип никому не давал! Даже на дело его не брал! А Газель нам ни к чему!
Долгов решил, что Могильных готов, и остановил Орлова. Тот распрямился:
— Я выйду. Сил у меня нет на вранье смотреть!
И пошел к выходу, на мгновение загородив собой задержанного. У двери обернулся:
— Поправки внесу в протокол задержания. Он оказывал сопротивление, пуговицу оторвал, вот гад!
Лапища дернула крепко пришитое доказательство, выломив серединку, потом раскрылась, демонстрируя обломок Борису:
