Вот в качестве примера описание того, как она переносила грудницу и чего ей стоило кормление их первенца.
Недоношенный, плохой мой мальчик все спал. Тельце его было желтое, грудь он не брал. Молодой, 18-летний организм вырабатывал огромное количество молока, которое заставляло меня страдать, так как вся железа, вся тонкая, чрезвычайно нежная кожа моя натянулась, и боль была невыносимая. Сколько ни старались заставить ребенка сосать, он не мог проснуться и все спал. Меня отдаивали, вливали с ложечки насильно молоко ребенку, потом приносили с деревни чужих ребят, которые были слишком велики и зубами прогрызли мне сосцы, раздражили их слишком сильным сосанием. Сосцы у меня растрескались и разболелись. Когда маленький сын мой наконец начал сосать, я просто кричала от боли, и никакие средства мне не помогали.
(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)
Как вы думаете, она делала это сознательно? То есть, я хочу сказать, она понимала, какое это может произвести впечатление на читателя? Или это просто крик женской души?
К.Б./ Это очень интересный момент! Сказать вам однозначно, что это делалось Софьей Андреевной сознательно, я не могу. То, что в итоге получилось у нее, — невероятно сильно по эмоции и живописности, такой вот «анатомический реализм», который в русской литературе появился только в конце XX века. Можно смело сказать, что Софья Андреевна предвосхитила откровенную женскую прозу «крика души» еще в 1904 году, когда начала свои мемуары.
Смотрите, что еще здесь особенно любопытно. Я не думаю, что Софья Андреевна всерьез считала себя хорошим литератором. Она, конечно, увлекалась этим, писала рассказы, повести, но она жила с великим художником слова, она понимала это. Взять внимание читателей тем же, чем берет он, у нее не получилось бы никогда. Она сама считала, что завоевать равенство с Львом Николаевичем могла лишь тем, что недоступно ему, вот запись из Дневника: «Мои орудия, чтобы стать с Лёвочкой ровно, только дети, энергия и молодость…»
Что из этого следует? Что остается ей для описания, чего он не сможет понять и прочувствовать до конца? Беременность, рождение детей, кормление грудью, женские физиологические проблемы, выкидыши, смерть детей. Это исключительно ее поле. Он может наблюдать, может прислушиваться к ее рассказам. Но во всей красе, со всем эмоциональным накалом это может описать только она. Это во-первых.
Во-вторых, мне кажется, достигнуть такого эффекта воздействия на читателя ей позволяло то, что она к состоянию страдания тянулась сильнее, чем к состоянию блаженства. Скажу парадоксальную вещь — она любила страдание. Оно ей было понятно. Посмотрите, и в Дневнике, и в ее воспоминаниях моменты сильного страдания описаны, я бы сказала, с особой любовью. Вырисованы детально. Возможно, это какая-то патология, но тяжелые состояния (болезни, кризисы, катастрофы) у некоторых женщин вызывают прилив энергии и силы, запускают работу каких-то внутренних ресурсов, позволяют проявить таланты, которые при других обстоятельствах остаются скрытыми. В моменты страдания она ощущает себя на вершине своего героизма. И как любой человек, описывая свой подвиг, стремится выразить каждую деталь.
