Генерал Павленко был украинец и любил иногда закинуть словечко «по-простому». Генеральшу это страшно раздражало.
— О, уже завёл свою хохлацкую песню, — отзывалась она недовольно от стола. — Мужик!
— Мужиком теперь лучше быть, чем паном, — отвечал генерал улыбаясь. — Господ теперь не уважают. А хохлов, запомни себе, у нас больше нет. У нас есть украинцы!
— Какие там украинцы! — морщилась генеральша. — Просто малороссы, вот и всё!
— Это было когда-то, — не унимался пан, — в те времена, когда Россия была «единая и неделимая». А теперь свобода!
«Кому свобода, а кому и нет, — сидя в детской, думала Настуся. — Я, может, хотела бы уйти от вас куда глаза глядят, а надо сидеть тут и нянчить вашу Зою. Какая же это свобода?»
Теперь такие мысли часто появлялись в Настусиной голове. За год с лишним, который минул после смерти мамы, девочка стала старше на несколько лет. Вокруг неё кипела неспокойная жизнь, и Настуся пытливыми глазами присматривалась к ней, стремясь понять, что и к чему.
В погожие дни выходила Настуся с Зоей гулять в Корпусный сад. По широкой аллее направлялись дети к памятнику Славы, который гордо возвышался посреди сада между каштанами. И пока Зоя прыгала по ступенькам гранитного постамента, Настуся, запрокинув голову, глядела на верхушку, на золотого орла, державшего в клюве лавровый венок. Расправив широкие крылья, орёл горделиво посматривал вниз, на людей. Но им было не до него. Они толпились на перекрёстках улиц, возле заборов и тумб, где были расклеены воззвания и прокламации, и спорили о чём-то, размахивая руками.
Когда Настуся подходила ближе, она слышала, что разговор шёл о партиях. А партий было так много, они выпускали столько всяких листовок и обращений, что просто голова кружилась.
Настуся ежедневно слышала от Даши о каком-то Учредительном собрании, о том, что каждая партия выдвигает на это собрание своих представителей. Но за кого голосовать? Этого не знали ни Даша, ни Лиза. Сегодня они были за каких-то эсеров, а завтра — за эсдеков. Ну и слова, просто язык можно сломать! Если бы Настуся была большая, она бы голосовала только за рабочих. За дядю Осипа! Вот!
Прокламациями интересовались и старые и молодые. Кто не умел читать, подходил и слушал, как читали вслух другие. Какая-то старенькая бабуся, выслушав до конца длиннющее воззвание, тронула за рукав молодого парня в коротком ватном пиджаке:
— Ты, сынок, грамотный, читаешь вот эти бумаги, а в них обо всём написано. Так скажи мне, кто такие великаны?
