«Ага, — подумала Настуся, — значит, Варька не соврала, её отец-таки и вправду в рабочей милиции».
— А чтоб им добра не было, баламутам проклятым! — даже сплюнула тётка. — Царя скинули, и ещё им мало!
— Да и ваш же Осип с Мовчаном заодно, — продолжала своё бабка Шевчиха.
— Какой Осип? — удивилась тётка.
— Да братик же ваш. Неужели не слышали? Третий день, как объявился. У Мовчана и живёт… Разве не знаете?
Настуся вся подалась вперёд. Дядя Осип?!
— Свят, свят, господь с вами… — сказала тётка. — Откуда бы ему взяться? Да его в Сибирь загнали!
— Вернулся. Теперь всех, кого за царя взяли, отпустили… Так он и не зашёл к сестре родной?
— Да бог с ним, бог с ним! — замахала руками тётка Марина. — Я его, непутёвого, и видеть не хочу…
Настуся вскинула глаза на тётку. Вот она какая, не хочет дядю Осипа видеть… А Настуся на крыльях полетела бы!
И она, не выдержав, сорвалась с места:
— Я к Варьке, тётя! Я недолго!..
Вбежав в мовчановский двор, Настуся заметила Варькину маму.
— Здравствуйте! — подскочила к ней. — Варька дома?
— Нету. Она вечером придёт.
— А… дядя Осип у вас?
— У нас… — усмехнулась Варькина мать. — Заходи в хату, он там…
Настуся прошмыгнула в сени, приоткрыла дверь и тихонько встала на пороге. Она сразу увидела за столом Варькиного отца, а рядом с ним — немолодого, хмурого железнодорожника со шрамом через всю щёку.
А где же дядя Осип? Вместо худощавого паренька с весёлыми карими глазами на лавочке сидел солидный, широкоплечий человек в пиджаке.
Девочка растерянно водила глазами по хате, а хмурый железнодорожник тем временем говорил:
— …Сделано пока что очень мало. Полтавский Совет слабоват: в него всякие чиновники влезли, о рабочих он мало беспокоится…
— Плохо, плохо… — укоряюще молвил широкоплечий человек. — Что же это такое? В Полтаве десять тысяч рабочих, а их голоса не слышно в Совете?
— Не забывай, Осип, что у нас нет больших заводов, — вмешался отец Варьки. — На мелких предприятиях темнота, забитость. Что с такими можно сделать?
— Ну, а вы, железнодорожники? Ведь вы — сила! — возразил тот, кого назвали Осипом, и, поднявшись с лавки, прошёлся по хате. Его взгляд упал на дверь и остановился на маленькой девочке с острыми худыми плечами, светлыми кудрями, заплетёнными в тонкие косички.
— Настуся! — воскликнул он, и девочка, сама не помня как, оказалась в объятиях дяди.
— Ах ты ж моя голубка! — говорил дядя Осип, садясь на лавку. Он поставил перед собой Настусю: — Гляди, выросла какая, и не узнать!
