Старики продолжали с деревенской бесхитростной простотой предрекать ему судьбу.
— Помнишь, у нас в деревне жил Николай Мартыныч?
— Как же… мирской человек, — отозвался дедушка, любивший вспоминать прошлое.
По-прежнему крепко сжав зубы и не шелохнувшись, Витюшка слушал. Он и раньше от стариков в деревне слышал про мирского человека Николая Мартыныча. Еще в царское время, а затем и в первые годы Советской власти живал он по череду в каждой ядринской избе. Не было у Николая Мартыныча ни кола, ни двора, а все имущество — что на нем да небольшой узелок со сменой белья. Переночевав у одних, переходил в следующую избу. Сердобольные хозяйки кормили, стелили на приступке возле двери дерюгу, на которой Николай Мартыныч и укладывался на ночь. Уже больного под руки переводили, а затем и переносили из избы в избу. И так он жил, пока не умер у кого-то в избе на череду. Мысленно Витюшка представлял себе этого мирского человека — высокий, костлявый, в сером зипуне, в лаптях, заросший бородой, с копной нечесаных седых волос на голове.
И вот теперь Марфа Ивановна предрекала Витюшке такую же участь.
Ночью он опять не спал. Уткнувшись лицом в подушку, тихо, чтобы никто не услышал, плакал.
…Шли солнечные теплые дни, не принося никакой радости, а только новые огорчения. Оправившись после дороги, Витюшка все чаще выходил из амбара. Устроившись у стены на лавочке, грелся на солнышке и болезненно встречал прибегавших к нему мальчишек. Как грачи, рассаживались они на пряслах изгороди, все в майках, глазастые, загорелые, нестриженые, словно на показ выставив свои здоровые, сильные руки…
— Ну как, поправляешься? — расспрашивали ребята.
Односложно отвечал. Заметно дичился, не вступал сам по своей охоте в разговор. И думал: «Уходили бы скорее».
Замолкали и ребята, не зная, о чем говорить.
— Ну, мы пошли.
Слышал их неосторожный разговор:
— Кормят его теперь как галчонка…
В деревне ведь все па виду, все известно.
«Зачем приходили?» — думал Витюшка, озлобляясь на ребят, на самого себя. Остро ощущал он теперь, что ребята относятся к нему покровительственно, как к какому-то несмышленышу малышу. А он не хотел ни жалости, ни покровительства. Хотел быть таким, как все… Ничто теперь его пе интересовало. Раньше живой, разговорчивый, любознательный, он стал теперь даже среди своих домашних молчаливым, раздраженным.
Первое время, завидя подходивших ребят, прятался в кустах или наказывал бабушке:
— Скажи ребятам, что сплю…
