"Я должен продолжать бдеть", - решил для себя Крабат.
Он опирался то на правый локоть, то на левый, он следил за тем, чтобы костёр продолжал ровно гореть, он возился с ветками, то и дело ломал их на удобные рукам куски и искусно укладывал маленькими поленницами. Так пробегали часы. Звёзды ползли по небу дальше и дальше, тени домов и деревьев бродили под луной и медленно меняли свои обличия.
Неожиданно жизнь как будто вернулась в Тонду. Наклонившись к Крабату, он обвёл рукой вокруг.
- Колокола... Слышишь?
С Чистого Четверга колокола молчали; теперь, в середине Пасхальной ночи, они вновь зазвучали повсюду. Из соседних сёл их звон доносился до Шварцкольма: хотя приглушённо - лишь смутный шум, гул пчелиного роя - но всё же равнина, и деревня, и поля, и луга были исполнены его до самых дальних холмов.
Почти одновременно с далёким звоном в Шварцкольме раздался девичий голос и запел, торжественно пел он старую пасхальную песню. Крабат знал её, ещё ребёнком пел её в церкви вместе с остальными, но ему казалось, будто он слышал её сегодня в первый раз.
"Христос воскрес,
Христос воскрес,
Аллилуйя,
Аллилуйя!"
Теперь вступили вместе ещё двенадцать или пятнадцать девушек, которые хором допели строфу до конца. Затем первая девушка озвучила следующую строфу - и так они пели дальше, одна поочерёдно со всеми другими, песню за песней.
Крабат помнил такое ещё у себя дома. В пасхальную ночь девушки по обыкновению ходили с песнями вперёд-назад по деревенской улице, с полуночи до утренней зари. Они шли по три или четыре в ряд, тесно друг за другом, и одна из них - это он знал - была канторка, запевщица: она, с самым красивым и чистым голосом, шла в первом ряду и могла запевать - она одна.
Звук колоколов нёсся издалека, девушки пели, а Крабат, сидящий у костра под деревянным крестом, не осмеливался вздохнуть. Он только прислушивался - прислушивался к деревне вдали и был будто околдован.
Тонда подкинул ветку в пламя.
- Я любил одну девушку, - сказал он. - Воршула - так было её имя. Сейчас она уже полгода лежит на кладбище в Зайдевинкеле, я не принёс ей никакого счастья. Ты должен знать, что никто из нас, с мельницы, не приносит девушкам счастья. Я не знаю, почему так, и страху нагонять на тебя тоже не хочу. Но если ты когда-нибудь полюбишь девушку, Крабат, то не выдавай себя. Позаботься о том, чтобы Мастер этого не узнал - и Лышко, который ему всё доносит.
- Мастер и Лышко как-то связаны с тем, что твоя девушка умерла? - спросил Крабат.
