– Не трудитесь, – процедил Алексей. – Я был рад помочь…
Фраза казалась неоконченной, так и напрашивалось продолжение: «…сдохнуть в муках!»
– Ох! Благодарю вас, Алексей. Такая… приличная… – Митя оттянул ворот сорочки, будто тот ему чудовищно тер.
Боль вспыхнула следом за скользнувшим по шее пальцем. Опоясала горло, стиснула безжалостным захватом. Митя судорожно сглотнул – и из груди вырвался хрип, тут же сменившийся лающим кашлем.
– Вам помочь? – Зинаида привстала со скамейки… и крепкий кулачок ее нацелился огреть Митю меж лопатками. Он едва успел увернуться.
– Нет… Спасибо… – прохрипел он, хватаясь за шпалеры, чтоб устоять на ногах, – каждое слово с трудом проползало сквозь горло, точно обдирая там, внутри, свежую, кровоточащую рану.
– Быть может, воды? – обеспокоилась Ада.
– Благодарю… Я… отлучусь… ненадолго… простите… – перхая кашлем, выдавил Митя – впервые в жизни он ненавидел светские условности! И чуть не бегом кинулся к дому, слыша, как Алексей цедит ему вслед:
– Это манера такая в Петербурге, барышень слюной обрызгивать?
– Алексей, как вам не стыдно! – горячо вмешалась Ада. – Ему же плохо!
– Демонстрировать свои недомогания обществу – вот что плохо, – удовлетворенно возразил Алексей.
Ничего… Он щеголю припомнит… Потом…
Митя сомкнул руки на шее в замок – сама голова держаться ровно отказывалась, все время клонясь к плечу. Сдается, мертвяк из рощи что-то ему все же повредил… а судя по ощущениям – всё! И челюсть сломал, и кадык раздавил, и позвонки расплющил! Ковыляя, как древний старик, Митя вскарабкался на подъездное крыльцо, ввалился в переднюю дома. Вокруг было пусто, из челяди – никого, не иначе на кухне барский обед доедают. Поскуливая от боли, Митя навалился на подзеркальный столик ростового зеркала, сплюнул заливающую рот слюну в вазу с цветами и, выдернув булавку с навершием-серпом, рванул шейный платок.
С трудом приподнял голову – в глазах потемнело, так что пришлось вцепиться в раму, чтоб не упасть, – и он наконец увидел. Темную набухшую полосу поперек шеи и кровавые ссадины там, где впивались когти мертвяка.
– Вернулось…
На попытку заговорить горло откликнулась новой волной боли. Митя согнулся, тяжело, с всхлипом дыша.
Теперь отец уж не скажет, что нападения не было! Пошатываясь, Митя побрел к курительной, куда обычно после обеда перебираются мужчины, – комнату он приметил во время краткого тура по усадьбе. Тканый шерстяной ковер на полу глушил шаги. Из распахнутой двери тянуло сладковатым трубочным дымком, и голос Шабельского сказал:
