– Так это ж завсегда… находятся…
Митя испытующе уставился на Остапа Степановича. Не может деревенский богатей смолчать, когда сынок петербургского начальника уж впрямую намекает… Предлагай же, ну!
Остап Степанович смотрел прямо и равнодушно, как на случайную помеху, – рявкнуть да отогнать невместно, надобно перетерпеть, и та скоро сама исчезнет.
– Митя! Ну где же вы были! Как вы могли нас так напугать! – закричали из-за ворот, и к ним со всех ног устремились дамы во главе с Анной. Следом, старательно не глядя друг на друга, шагали Петр и Ингвар.
– Пожалуй, пора ехать, – задумчиво разглядывая Остапа Степановича, сказал Митя.
– Нехай щастыть вам, паныч. – Тот коротко поклонился.
Митя кивнул и, не дожидаясь спутников, направился к своему автоматону Догнавшая его Анна Владимировна горячо заговорила, что-то выспрашивая, в чем-то упрекая…
– Благодарю, – вдруг обронил Митя.
Анна осеклась, глядя на него удивленно.
– За… что?
– За прогулку. Очень получилась… познавательная.
Он подтянулся, запрыгивая в седло. Еще какая познавательная: теперь он знает, что разгул нежити в окрестностях их нового имения не случаен. И знает, кто за этим стоит. Понять бы еще, что с этим знанием делать…
Автоматон выпустил из ноздрей струи пара и, полязгивая, направился прочь со двора. Затылоку Мити чесался – он не сомневался, что из темных, без единого огонька окон его провожают взглядами. Даже те, кому и смотреть-то нечем.
– Вот-с, юноша, картина нынешних нравов! – процедил у него за спиной младший Шабельский. – Нашего семейства бывший крепостной внуков хозяев своих на квас зазывает. Будто он нам ровня!
«Он вам не ровня, – равнодушно подумал Митя. – Он вам хозяин, такой же, как и деревенским. Потому что вы ему наверняка должны. Просто властью над вами он пока опасается пользоваться. Не рассудком – поротой спиной опасается».
– Зато он с большим вниманием относится к словам вашей сестры, – вслух заметил он.
– Ады, что ли? – удивился поручик. – Да ее он и вовсе не слушает! За блаженную держит, а она позволяет!
– Напрасно вы так думаете, – возразил Митя, кивая на надпись у входа в лавку.
Вместо давешнего: «Въ ходъ въ нисъ» – там теперь красовалось решительное: «Ходи нисомъ!»
