– Давайте об этом после, Остап Степанович! – раздался плачущий голос Анны. – Надо его усадить.
– Сюды, пид вишню, тут попрохладнее будет…
Митю усадили на лавку, перед глазами появилось что-то бело-розовое, блестящее… наконец он понял, что это чашка с водой, и, вцепившись в нее обеими руками, с жадностью сделал глоток.
– Чегой-то вам поплохело, панычу? – Физиономия хозяина истекала сочувствием, хоть ту же чашку подставляй. – Може, сголоднилы? Курочку резать прикажете?
– Есть мы у вас не будем! – немедленно заявил Ингвар, словно уже умирал с голоду, но горделиво отказывался принять от Бабайко и крошки хлеба. Ну и куска курицы. – Господину петербургскому щеголю не в первый раз дурно.
«Ах ты ж…» – Митя отставил чашку. Слабости своей этому наглому плебею он больше не покажет!
– За себя говорите, молодой господин Штольц! – Поручик основательно уселся за столик под вишней и потянул к себе жбан с квасом. – Я не собираюсь обижать любезного хозяина отказом.
– Ингвар, вы ведете себя отвратительно! – возмутилась Анна Владимировна. – Надо было подумать, что Митя с дороги, и эта неустроенность их имения… Господин Бабайко, Митя – сын Аркадия Валерьяновича Меркулова, нового хозяина заброшенного имения.
– Я веду себя отвратительно? Какая подлость… – начал было Ингвар, но его голос потонул в вопле хозяина дома:
– Че-е-его? – во всю глотку рявкнул Бабайко, и его физиономия опять нависла над Митей, только сейчас она вовсе не была сочувствующей. – Это как это? Мне то имение в губернской управе твердо было обещано… Не могли его никому, окромя меня, продать!
– Не все в губернской управе решается, Остап Степанович. – В голосе Ады звучало острое злорадство. – Митиному батюшке имение государь подарил. За заслуги на полицейском поприще.
– Полиц… – начал Остап Степанович и с размаху хлопнулся на скамейку по другую сторону деревянного стола под зреющими вишнями. – Новые хозяева, выходит… Полицейские, выходит… – Его глаза забегали туда-сюда, как у крысы, выглядывающей, в какую нору нырнуть. Похоже, сейчас он сообразил, и зачем тут был Юхим, и какую весть сторож так спешил ему передать.
– Полицейский – только батюшка, – невинно уточнил Митя, с интересом разглядывая поданную ему чашку: на бело-голубом боку золотом красовался уже знакомый вензель старых хозяев их нынешнего поместья. Смотреть на ошеломленного лавочника было так забавно, что даже дурнота отпустила, да и вонь хотя и не исчезла вовсе, но словно бы отползла – и затаилась, как бешеная, но хитрая псина, готовая в любой момент вцепиться в горло неосторожному прохожему.
