Однажды ночью человек, надев бумажную одежду, которую он пошил себе из листов святых еврейских книг, отправился с кладбища на Татарскую улицу искать колодец.
Человек был один как перст, но рассказ о кипарисовой шкатулке согревал всё его существо.
Долго искать не пришлось. Луна блестящей плесенью облизывала стены колодца, а рядом лежал журавль, как виселица, преклонившая колени перед приговорённым.
Человек заглянул внутрь, но ничего не увидел, потому что его лицо затянуло паутиной, едва он склонился над зевом колодца.
Он сорвал с лица сеть паутины и бросил в колодец камень, чтобы по звуку падения определить глубину.
Камень ответил ему.
Тогда он вытащил из-за пазухи верёвку, обвязал ею крюк и, как трубочист в трубу, начал спускаться в колодец.
Вода оказалась чуть тёплой, как сердце только что умершего!
И лишь когда луна, как жемчужная горлица, со вздохом выпорхнула из колодца, человек отыскал под водой кипарисовую шкатулку и спрятал её за пазуху. И все кости его пели, пока он поднимался наверх. Над городом висела Денница, словно капля крови.
Человек нёсся по тлеющим головешкам, пока не достиг старого кладбища.
Сердце бешено колотилось, а глаза горели, как полевые маки, когда он взял обеими руками своё сокровище и поднёс к лицу.
И увидел — череп.
Череп цвета старого пергамента, с двумя удивлёнными глазницами и умной, живой улыбкой, смотрел на него в кладбищенских развалинах и — молчал…
— Череп, как звать тебя?
И когда крепко стиснутые зубы не разомкнулись, чтобы ответить, человек не выдержал и швырнул череп оземь, как Моисей скрижали.
Но тотчас подумал, что череп похож на его отца.
И человек покрыл поцелуями живую улыбку, а его обжигающие слёзы хлынули в пустые глазницы. На душе стало легко и спокойно, как в родном доме, и тёплый напев заиграл в его жилах.
Но вдруг в спину толкнула какая-то дикая сила:
— Нет, это не отец, он выглядел иначе.
Человек снова взял череп в ладони и взвыл, как побитый пёс:
— Как-звать-те-бя?
И услышал в ответ своё имя.
И почувствовал, что голова, которую он носит на плечах уже столько лет, — не его.
Тогда он надел на голову череп и, придерживая его обеими руками, в бумажной одежде, которую он пошил себе из листов святых еврейских книг, — пустился по мёртвому городу встречать Освобождение.
