Маменька его, мадам вольного поведения, но при том строгих правил (да, такое тоже бывает), родила его от какого-то заезжего молодца. Заезжего из стран Латинской Америки, вышла за него замуж, и он остался здесь, в холодной русской земле, где его, спустя восемь лет, и зарыли.
Его забили насмерть на глазах восьмилетнего сына, забили за то, что он был нерусским, за то, что он был один, а еще за то, что трудно остановиться, когда никто не мешает и можно выплеснуть свою марионеточную злость. Его папаша был настоящим мужчиной и не побоялся заступиться за незнакомую молодую девицу, которую черт понес через неблагополучный район в вечернее время.
Драка это стояла перед глазами сына всю жизнь, с начала и до конца, во всех подробностях. Главное, что он запомнил — его папаша не отступил. Ни на шаг. Девица благополучно скрылась, мальчишку трогать не стали — это были какие-то заезжие ублюдки, отец его был известной личностью в своем районе и конфликты с ним возникали редко, так как папаша обладал нравом буйным, резким и если и боялся чего — так это уронить свое достоинство.
Не отступать. Драться до последнего. Если бы Хуан Альварес вовремя сдался, он остался бы жив. Но, увы — его папаша был Хуан Альварес, и сдаваться не умел. В ход пошли ножи (папаша тоже, к слову, в долгу не остался) и дело кончилось телом на земле, другим телом, которое убийцы увезли с собой, пятнами крови на асфальте под корявым фонарем и маленьким мальчиком, молча сидевшим над телом своего отчаянного папаши.
В наследство от отца ему досталась темная кожа, того цвета, что принято называть оливковым, черные прямые волосы, нос, больше похожий на острый, хищный клюв, бешеный нрав, который он рано научился сдерживать, памятуя о подвигах папаши и имя — Рамон. Сверстники, приятели и друзья, учителя в школе, следуя неписаным правилам марионеток — не усложнять действо на площадке без нужды, перекрестили его в Романа, а он не спорил. Он знал свое имя. Был он роста чуть ниже среднего, худощав, широкоплеч при осиной талии, узколиц, скуласт, как уже упоминалось, разноглаз, один его глаз был синий, второй карий, войдя в пору возмужания, оброс щетиной, начинавшейся чуть ли не от глаз, в движениях резок, нравом отличался жестким, а порой бывал и жесток, при узком лице его лоб был неожиданно широк и высок, надбровные дуги развиты чрезвычайно, а подбородок его твердо и вызывающе смотрел вперед. С такой внешностью он мог легко сойти за своего среди испанцев, латиноамериканцев, кавказцев, а при желании — и за мулата, что ему впоследствии пригодилось.
