— Эй! Брюнет! — Раздалось сзади.
Рамон даже на миг не задумался, кто это и к кому обращаются. Тут он был совершенно один, и место было прекрасным — бежать ему было некуда. А почему он так твердо заранее знал, кто это, совсем просто. Слишком много издевки, слишком много удовольствия от предстоящего, слишком силен запах крови, пока еще не пролитой, и слишком пьян голос от будущей безнаказанности. Рамон не спеша обернулся, бубня себе под нос: «Жили две подружки — змея и лягушка. Раз пошли они гулять. А змея забыла, что они подружки, и лягушку съела. Погуляли…» Договаривать он не стал, рифма была просто очевидной. Как и то, кого он увидел. Краса и гордость. Воплощение великорусского идиотизма. Трое крупных, крепких парней, бритых наголо, в коротких куртках, тяжеленных ботинках, в которые заправлены были штаны стиля «милитари». Скины. Господи, Твоя воля. Все в его дурацкой земле, как звал он Россию, идет через одно место. Это же надо додуматься — собраться для святого, как им, дуракам, мерещится, дела и принять символику нацистов. В стране, где нет ни одной семьи, так или иначе не пострадавшей от войны. Тупость, подражательство и незнание истории. Но это у них, у мартышек этих. У тех, кто стоит за ними, знания всегда на высоте, за это люди, обладающие знаниями, получают очень хорошие деньги. Если бы дураков, которые ищут виноватых в своих бедах среди гостей из республик Кавказа и Средней Азии, просто подвели к мысли, что в России были свои скины, носившие простое и понятное русскому уху название «Черная сотня», бороды, картузы, рубахи навыпуск и сапоги с рыпом, куда так легко уходил засапожный нож, пиджаки, под которыми так хорошо прятался до поры кистень — движение получило бы поддержку населения его дурацкой земли. А кому это надо? Уж точно не тем, кто создал и спонсирует движение скинов. Вроде, клапан для спуска пара есть, а вроде бы, и направить пар в нужное русло проще пареной репы. Все просто, как все гениальное. Интересно, а серьезные люди из регионов Кавказа и Средней Азии дают на это деньги? Очень даже может быть.
Разумеется, думал он в этот момент не об этом. Это были старые, давно прожеванные мысли, легшие кирпичиком в фундамент его дикого мировоззрения. Сейчас он думал о том, как остаться живым и самое главное — как не дать крови майя ударить в голову в неподходящий момент. Тогда он погиб. Шансы тут есть только в случае равнодушия. Крови он не боялся, чужой смерти — тоже. Мораль социума, который не дает человеку выжить в случае нападения, угрожая тюрьмой, после жизни на Гаити и еще в паре мест, для него была просто пустым звуком.
