С трудом заставила себя Мишата покинуть убежище, но выхода не было: в таком ненадежном, открытом месте ночевать было нельзя. Железный козырек защищал от дождя, но не от неведомой опасности, которой, казалось, дышит здесь каждый камень.
Она осторожно пробралась вдоль стены и заглянула за угол.
Там продолжалась площадь, и это было тихое, сонное продолжение — с красивой башенкой, темными деревьями и редкими пятнами фонарей.
— Дома́… — прошептала Мишата. — Ни одно окно не горит… То ли они зажигать боятся, то ли и некому зажигать… Всех Вокеал побрал. Но фонари-то горят для кого-то? Не все, может, земляки закружены?..
Она подняла руку и коснулась пальцем стены, шершавой и теплой на ощупь. И, чертя по стене невидимую линию, медленно пошла от фонаря к фонарю.
Когда стена кончилась, Мишата не опустила руку, а так и шла, следуя невидимому продолжению стены и аккуратно, в струнку, выставляя ноги. Издали каждый фонарь казался мутным пятном, но, вырастая, он делался четче. и становилось видно, как сеется из него дождь и бегут по луже внизу серебристые блестки.
…Дождь, похоже, ослабел. Все же голова Мишаты намокла, поникшие пряди прилипли к лицу, и платок, увлажненный, съехал, но ей было лень поправить его.
— Вот буду идти и смотреть под ноги, а как только рука дотронется, остановлюсь, — пообещала себе Мишата и так и сделала.
Угрюмые, сутулые и скупые, в ветхих богатых одеждах, дома нависали вокруг, и крыши съезжали им на глаза, и торчали из крыш у них трубы, точно черные ученые пальцы.
— Все в небо показывают, — прошептала Мишата, вглядываясь в дома.
«Ночь», — сказала она себе.
Ее настроение разом изменилось: словно в душной каморке задули свечу, но распахнули окно. Она вдохнула полную грудь темноты, закрыла глаза и прислушалась.
Ручьи, омывая решетки колодцев, со звоном летели в бездну; тонкие струйки искрились под каждой трубой и мелодично сверлили лужи; дождевой крап танцевал на железных подоконниках и сеял во мрак разноцветные точечки звуков. Все, как тончайшая сеть, покрывала пелена дождевого шуршания. Мишата стояла, стояла, растворяясь в затихающем дожде. Уже и ранец намок и сделался тяжелее, и рука ее в намокшем рукаве опустилась.
— Что же, — вздохнула она наконец, — пора заканчивать день. Дома́ я нашла. Что же дальше?
Дальше надо было, понятно, выбрать дом и зайти. Мишата поднялась по ближайшим ступенькам и потянула дверную ручку, блестевшую от дождя. Но дверь оказалась заперта.
