внутри себя прежнее неудовольствие, то в данном случае неудовольствие непосредственно, в неизменном виде, стереотипно возводится в удовольствие как гордость за то, что ты способен его переносить: в отличие от вина, в каждом глотке виски, в каждой затяжке сигарой по-прежнему ощущается то отвращение, которое преодолел организм, чтобы пристраститься к столь сильным раздражителям, – и это единственное, что воспринимается как удовольствие. Таким образом, крутые парни, если судить по их собственному устройству, по тому, как обыкновенно представляет их нам киносюжет, суть мазохисты. В их садизме кроется ложь, и именно в качестве лжецов они становятся поистине садистами, агентами репрессии. Однако эта ложь не что иное, как вытесненная гомосексуальность, выступающая в роли единственной апробированной формы гетеросексуальности. В Оксфорде существуют две категории студентов – tough guys
[18] и интеллектуалы. Последних – просто по контрасту – почти автоматически приравнивают к «феминным». Многое свидетельствует о том, что господствующий социальный слой на пути к диктатуре поляризуется в соответствии с двумя этими крайностями. В подобной дезинтеграции и заключается секрет интеграции, счастья единения в отсутствие счастья. В конце концов, по-настоящему феминными являются как раз таки tough guys, тогда как слабаки им нужны в качестве жертвы, чтобы не признаваться, до чего они сами на них похожи. Тотальность и гомосексуальность неотделимы друг от друга. Погибая, субъект отрицает всё, что не является ему подобным. В условиях общественного строя, ставящего во главу угла принцип мужского господства в чистом виде, сглаживается противопоставленность сильного мужчины и покорного юноши. Превращая всё вокруг, в том числе якобы субъектов, в объекты, принцип этот обращается в тотальную пассивность, образно говоря – в женственность.
25. Да не будут они помянуты{48}. Как известно, прошлая жизнь эмигранта аннулируется. И если прежде непереносимыми на новую почву и попросту чужеродными объявляли анкетные данные, то сегодня – духовный опыт. Отпадает всё, что не овеществлено, не поддается счету и мере. Но овеществление, не довольствуясь этим, простирается даже на собственную противоположность, на не подлежащую непосредственной актуализации жизнь; на то, что продолжает жить лишь в мысли и памяти. Для этого изобрели особую рубрику. Она носит название «Биографические данные» и фигурирует в опросных листах как приложение, идущее после вопросов о поле, возрасте и профессии. Опороченную жизнь еще и волокут на триумфальном кортеже Объединенных статистиков, и даже прошлое уже не защищено от настоящего, которое вновь предает его забвению, вспоминая о нем.
