Тамара подкладывала мужу лучшие кусочки, нежно смотрела на его крупные руки, на лицо и, думая о том, что же теперь приготовить на ужин, почти не вникала в смысл его слов.
Однажды перед ужином, вымывшись по пояс и вытираясь мохнатым полотенцем, Алексей рассказывал жене о событиях в роте. Он был доволен и тем, что солдат Шмелев, отстававший в учебе, получил на политзанятиях первую отличную оценку, и тем, что хирургам все-таки удалось спасти одну ногу отцу рядового Гуревича. Солдат сам сказал об этом заместителю по политчасти, прибежав к нему с распечатанным письмом. «Отец выписался из больницы! — Радость, тревога, надежда слышались в голосе Гуревича. — Он у меня часовой мастер — протез ему не помешает, правда?»
Особенно доволен был Алексей своим последним разговором с ефрейтором Дзюбой. «Я знаю, какого вы мнения обо мне, товарищ старший лейтенант, — хмуро сказал Дзюба. — Разгильдяй, мол, сорвиголова, пропащий человек… А ведь мне… Эх, товарищ старший лейтенант, мне бы сделать что-нибудь такое… Скучно без настоящего дела. Ну, отдежурил смену у дизеля, а что дальше?..»
Разъяснив ефрейтору, что смену тоже можно отстоять по-разному, Алексей спросил:
— У вас со старшим братом Вениамином характеры одинаковые?
— Ну конечно! — обрадовался Дзюба. — Мы вместе с ним в детском доме… В общем, люди говорят, что оба неспокойные.
— Вот видите, а про Вениамина в газете пишут: лучший тракторист, рационализатор. А вы разве не смогли бы стать рационализатором?
И хотя предложение заместителя по политчасти было весьма туманное и неопределенное, Дзюба ухватился за него. Словно застеснявшись вдруг своей шевелюры и забирая ее под пилотку, сказал: «Это мысль, товарищ старший лейтенант, это мысль».
Рассказывая жене о беседе с ефрейтором Дзюбой, Алексей потирал руки:
— Приятно все-таки, черт возьми, видеть, как человек начинает меняться к лучшему!
Думая совсем о другом, Тамара сказала рассеянно:
— Конечно, приятно… А молоко прокисло, вот беда!..
— Совсем не беда: кислое поедим!.. Он башковитый, что-нибудь придумает. Это будет очень хорошо. Правда, Тома?
— Что ж хорошего в том, что прокисло? — удивленно приподняла брови Тамара. Алексей рассмеялся:
— Тома, ты не замечаешь, что мы с тобой разговариваем на разных языках?
— На разных языках? — переспросила она.
Недоумение, а затем испуг отразились в ее больших глазах. «На разных языках!»
В эту ночь она долго не могла заснуть. Лежала на жесткой солдатской койке, заменявшей пока кровать, слушала похрапывание Алексея, спавшего на другой койке, и с жалостью думала о себе, о своей неудавшейся, как ей казалось, жизни. Вспоминались картинки из прошлого, не имевшие как будто никакой логической связи ни между собой, ни с ужаснувшим ее открытием, что они с Алексеем разговаривают на разных языках.
