Мальчишки | страница 47
— Нету? — терпеливо, одним коротким словом, в котором может быть все его слова, несказанные. И отвечать ему тем же маленьким, жестким: — Нет.
Если б она могла сказать: — Есть. — Закричать: — Вам есть письмо.
Если бы…
Пустым кажется город. Улиц в нем много. Людей много. Нет Арсения.
Остановится вдруг, просунет ладонь под сумку, чутко ловит пальцами невидимую жизнь: толкается, воюет с кем-то, чуть слышно ударяет кулачками в ладонь. Сильный будет, как Арсений.
Улыбнется широко, светло и дальше каблучками застучит, уже веселее. Остался с ней Арсений. Вот он — только ладонь приложи…
Капля к капле — струйка.
День ко дню — месяц.
Вбежала во двор, закричала в окно:
— Вам письмо! Целых два…
Сунула руку в форточку, вложила в горячую ладонь письма, передохнула.
Человек держит письма в руках, боится разорвать конверт, пальцами читает словно, застыл улыбкой.
«Давай, дядя, рви конверт — ждал ведь. Вот она, радость, в руках, как птица: поймал — держи».
Медлит. Очки ищет. Нельзя мешать — радость у человека.
Отбежала от окна, рассовала по ящикам газеты и письма и назад, к окну, глянула: плачет человек и очки не снимает, и пальцы вздрагивают. Большой, небритый, а плачет. Хорошо, устало плачет.
Встряхнула головой, поправила сумку и на улицу выбежала. Словно это Арсений написал ей два письма, словно это ее была радость…
Время неумолимо. Оно не останавливается, как старые часы, дрогнув стрелками. Его не поторопишь, не подтолкнешь. Оно течет вечной рекой. Встретились.
Шумел город, сверкал стеклами.
Припала к груди, почтовую сумку откинула за спину, вскрикнула:
— Сеня…
Люди шли мимо, оглядывались.
— Сеня… Сеня… Меня искал. А я-то закружилась совсем. Как же ты?
В глаза заглядывала, старалась поймать свое отражение в его зрачках. Опомнилась, оттолкнулась от него, покраснела.
— Когда приехал?
— Вчера, Тоня…
Переминался тяжело, закуривал, ломая спички.
— А ты как?
— Хорошо. Ждала.
Заспешила почему-то, сумку на грудь перевесила.
— Я пойду.
— Погоди. Завтра буду ждать тебя утренним поездом на станции. Приедешь?
— Приеду.
— Я чертовски устал. Дожди стояли сильные… — Взял ее руку, стиснул пальцами и зашагал через дорогу, сутулый, черноволосый.
Хотела остановить, сказать еще что-нибудь, не посмела — люди вокруг, скажут на виду у всех виснет на шее, нехорошо могут сказать.
Положила руку на ремень и свернула за угол.
С вечера завела будильник. Сидела на постели, закутавшись в одеяло, свернувшись в зябкий комочек. Смотрела на светлое пятно луны в окне, думала, прислушивалась к той, другой жизни, которая кулачками пробовала стучать, будто говоря: «Ты слышишь? Я живу. Я скоро шибко толкаться буду».
