Мальчишки | страница 42

Она появилась в халате, скользнула по мне улыбочкой и сказала, передавая что-то завернутое в газету:

— Чем могу уж… Ты, Санечка, так и скажи.

— Скажу.

— Ты люби маму. Бедненький, как же ты без папки-то? Иди, Санечка… Иди.

Перелетев лестницу, я вонзил ключ в дверь и передохнул. Матери дома нет. Она в госпитале. Я сейчас съем яблоко. Нет… Я понесу его в школу, и мы с Петькой разрежем его пополам бритвой и съедим. Нет… На много-много кусочков, и будем долго-долго есть.

Я положил сверток, что дала тетя Зина, на стол, схватил портфель и помчался в школу.

Петька сидел на парте, обхватив руками колени. Он не слышал, как я вошел в класс, и разглядывал заплатку на валенке.

Валенки были у него громадные, с отцовой ноги, и Петька гордился этим.

Я выхватил из кармана яблоко и крикнул:

— Видал! У тебя такого нет.

Но Петька не поднял головы.

— Ты чего, Петька? Мать купила. Мы его съедим сейчас пополам…

— Уйди. Война, а ты…

Я отодвинулся от него. Мне стало стыдно и одиноко.

Зачем-то я засунул яблоко в портфель, зачем-то пошел назад из класса, зачем-то долго блуждал по снежным улицам, пока вконец не замерз и не вернулся домой.

Я ждал мать.

Затопил печь и сидел, глядя на огонь, думая, как плохо все сложилось: идет война, а я дома, да еще яблоко украл.

Мать возвратилась поздно. В доме было тепло от жаркой печки. Мы зажгли свечу, вскипятили чай. И вдруг, сам того не ожидая, я сказал:

— Я украл яблоко… У Карелиных. Я украл…

Мама молчала. Она будто не видела меня.

— Я украл яблоко…

Я не выдержал и, зарывшись лицом в материн подол, горько заплакал.

Она гладила мою голову, — она поняла меня, и от этого мне стало еще больнее.

— Никогда… Никогда… — твердил я.

— У Петьки убили отца, Саня.

— Как… убили?

— Фашисты.

Моего отца тоже могут убить.

Я вдруг понял это жестокое слово: война. Я снова увидел Петьку в громадных валенках, сидящего на парте. И мне почудилось, что я слышу его голос:

— Война, а ты…

…Утром, проснувшись, я не поверил глазам: на столе в тарелке лежало яблоко.

Нет, это было другое, не карелинское яблоко. Откуда его мать взяла, не знаю.

Я оделся и пошел к Петьке.

Вьюжило. Сугробы были похожи на чистую мыльную пену. Будто кто-то в большом корыте взбивал ее, и она вскипала, вскидывала заячьи лапы и, рассыпаясь снежным пухом, летела в глаза.

Земля почернела, взбухла, ступи ногой — след остается. Трава выбилась кое-где, зашевелилась, вбирая жадно солнце, зелеными кучками встала, держа на весу редкие капли росы.