Мальчишки | страница 38
— А я знала, что лента красная. Пусть дождик идет. Хорошо, когда дождик. А вы мне нарисуете зеленый ветер? Он зеленый, как трава.
— Обязательно зеленый. Вот сейчас градусник поставим и начнем рисовать.
Улыбается девочка. Улыбается всем лицом, светло и тихо.
— Вы возьмете меня в лес солнце искать… Я буду послушная и шуметь не буду. А вы не знаете, чем пахнет солнце? И мама тоже не знает… Большим небом пахнет. Только дождь сегодня, и вчера был дождь. И солнца нет.
Шумит, рассыпается каплями по стеклу дождь. А где-то далеко-далеко над гладкими крышами чистой синью светлеет небо.
МЫЛЬНАЯ ПЕНА
У меня был драный, наверное, сто лет ношеный портфель. Замок заржавел, ручка отлетела, и вместо нее я прикрутил проволоку. Мать все хотела купить мне новый, да никак не получалось с деньгами.
Ей было очень трудно, моей маме.
С утра, выпив несладкого чаю, она уходила в госпиталь и возвращалась только поздним вечером. Она работала уборщицей. От ее рук пахло полом и краской.
Чтоб как-то подработать, она приносила в дом белье — широкие и просторные простыни, наволочки и рубахи — и после тяжелого дня при желтой коптящей свече стирала в ребристом узком корыте. Мыльная пена вздувалась, шипела и чавкала.
О, как я ненавидел эту чистую, пушистую пену.
Ненавидел это чужое белье, свежевыстиранное мамиными руками, засахаренное морозом и внесенное в дом.
Оно медленно оттаивало, и тогда мы вместе с мамой развешивали его на веревках. Не видно было ни стен, ни стульев — ничего, только одни простыни, наволочки да низкий потолок, качающийся под пламенем свечи.
— Ты бы лег спать, Саня… Поздно, — говорила мама и вытирала передником пот с лица.
Я ложился и быстро засыпал, и мне в глаза летела пена, пена… Она взбухала и превращалась в облака, плавающие в ледяной синьке.
Три вечера в неделю мать стирала. Она так и осталась в глазах моего детства всегда до ночи стоящей у корыта, будто ничего и не видела, кроме снежной пены.
Остальные вечера (как я ждал их!) мы пили чай, разговаривали о войне, об отце и читали его письма.
Окно завешивали газетной шторой. В печи глухо потрескивали дрова. И в доме становилось уютно, тихо и легко.
— Вот кончится война и тогда… — мама глядела на свечу, и зрачки ее были похожи на круглые черные точки. — Твой папа будет с нами. Он нас любит. Мы пойдем в магазин, и ты себе выберешь портфель.
— Новый и с ключом…
— Конечно. А потом мы купим тебе ботинки, а эти худые выбросим…
— Выбросим, — подтверждал я. — А тебе купим платье в горошек.
